Хьюстон не стал рассказывать Мишель о выводах, к которым уже пришел.
— Как ты узнала, что Ди снова одурманивает тебя? — спросил он.
— Одурманивает? Хьюстон покачал головой:
— Увиливать уже слишком поздно. Ты же не смутилась, когда я заметил, что рассчитывал застать тебя прикованной к постели, значит, знала, что я имел в виду.
— Нет, в этом я не была уверена. Кого вы хотели отравить — Этана? Или меня и ребенка? — Мишель встала и прошла от дивана к овальному ореховому столу, на котором стояли закрытые блюда, графины с водой и вином. — Не хотите ли перекусить? А может, выпить? У меня есть и красное, и белое вино. И, кажется, даже бутылка скотча. Но пива, боюсь, не найдется. — Она холодно улыбнулась. — О, да вы смутились! Это ни к чему, Хьюстон, Вся еда и вино здесь вполне безопасны. Я не стала бы прибегать к таким отвратительным средствам, как яд. Нет, я действую открыто — наверное, вы уже заметили это.
— Заметил, — усмехнулся Хьюстон. — И восхищался тобой.
Мишель опустила голову, не выдержав его пристального взгляда.
— Я бы выпил скотча, — сказал Хьюстон. Мишель взяла бутылку, наполнила стакан и, подавая его Хьюстону, старалась не коснуться его пальцев.
Хьюстон приставил к подлокотнику дивана трость, убрал со стула шляпу, сел и отпил глоток скотча.
— И все-таки я хотел бы узнать, как это ты не отравилась, Ди уверяла, что к тебе в номер постоянно ходит врач.
— Так оно и было. — Мишель прислонилась к широкому подлокотнику дивана. — Но врач приходил к Этану, а не ко мне. Еще один сюрприз, верно? Видимо, первую дозу яда Этан принял, доедая однажды вечером мой ужин. После этого отравленная пища всегда доставалась ему.
Хьюстон медленно кивнул:
— Понятно… Похоже, Ди неверно истолковала то, что видела. Она рассказывала, как Этан однажды днем помогал тебе выйти на балкон.
— Боюсь, все было наоборот: я помогала ему.
— Ему повезло, что рядом была ты.
Мишель пропустила последнее замечание мимо ушей.
— Вы пока никого не убили, Хьюстон, и даже если бы отравили кого-нибудь из нас, не понесли бы наказания. Удивительно, как ловко вы умеете избегать ответственности. Самое большее, вы отделались бы несколькими годами тюрьмы как сообщник Ди.
— Ты забываешь про побег. За это я получу десяток лет.
— Все равно это лучше смертной казни.
— Ты никогда не бывала в тюрьме, иначе знала бы, что казнь гораздо лучше. — Мишель не сумела скрыть изумление, и Хьюстон его заметил, — Об этом ты не думала, конечно?
— Вы хотите убить меня?
— Не знаю. По дороге сюда мне не терпелось тебя убить, но теперь, увидев тебя… я ничего не знаю. — Хьюстон сжал в ладони стакан. — Этан собирается арестовать нас сегодня?
Мишель промолчала.
— Когда он вернется? Она снова не ответила.
Хьюстон подался вперед, сжав стакан так, что побелели ногти.
— Не глупи, Мишель, — посоветовал он. Она мгновенно пришла в ярость:
— Я ничего вам не скажу!
Этот порыв вызвал у Хьюстона улыбку, и он заметно расслабился.
— Я могу взять тебя с собой. Могу забыть о том, что ты работала в газете, что ты ждешь ребенка от Этана, даже о том, что ты презираешь меня. Чувства меняются, верно? По-моему, не так давно ты презирала Этана.
Мишель сочла, что лучший способ сохранить достоинство — молчать.
— Ну так что, Мишель? Согласна? Ты поедешь со мной? Мы можем уехать в Канаду или даже в Европу. Деньги у меня есть. Ты ни в чем не будешь нуждаться.
— Да, в Канаде найдется немало поездов, которые можно ограбить.
Забавляясь ее сарказмом и бравадой, Хьюстон рассмеялся:
— И все-таки ты мне нравишься! Мне в самом деле не хотелось верить, что ты выдала нас во время ограбления, но я не мог простить, что ты оказалась репортером. Так или иначе, ты все равно выдала бы нас.
Тонкая морщинка возникла между бровями Мишель.
— Так вы знали, что Детра солгала? — спросила она.
— Скажем, догадывался. Но я мог понять ее. Она знала, какие чувства я испытываю к тебе. Ты представляла для нее опасность — как и для всех нас. Когда Детра нашла доказательства того, что ты работала в «Кроникл», и я не воспользовался ими, она решила действовать напрямую.
— Но ведь той ночью был убит Оби. Вас тоже могли убить!
— Знаю. И Детра в конце концов поплатится за свое предательство, но поплатится передо мной, а не перед Эта ном и судом. — Хьюстон допил скотч и повертел стакан в ладони. — Тебе придется принять решение немедленно, Мишель. Мы с Ди остановились неподалеку. Какими бы ни были планы Этана на этот вечер, он вскоре вернется. Твой ответ определит, найдет ли он тебя мертвой или вообще не найдет.
Непоколебимая уверенность, с которой были произнесены эти слова, взбесила Мишель. Хьюстон разговаривал с ней таким тоном, словно предоставлял ей выбор, хотя никакого выбора и быть не могло, угрожал ей и ее ребенку, не допускал даже мысли, что Мишель способна постоять за себя. В порыве ярости она вскочила с дивана и охватила первое, что попалось ей под руку.
Это оказалась эбеновая трость Хьюстона.
Мишель направила трость в грудь Хьюстона.
— Убирайся отсюда, Хьюстон! Убирайся, пока цел! И больше никогда не смей угрожать ни мне, ни моему ребенку, ни моему мужу! Думаешь, мне льстит твое внимание? Оно мне отвратительно!
Мишель стиснула серебряный набалдашник трости, взбешенная неподвижностью и молчанием Хьюстона. Казалось, его занимает скорее собственная трость, чем сама Мишель.
— Убирайся, слышишь, Хьюстон!
Подчеркивая последнее восклицание, Мишель с силон ударила Хьюстона. О существовании стилета она узнала, лишь заметив мгновенно расплывшееся на рубашке кровавое пятно.
Хьюстон склонил голову, уставился себе на грудь и перевел взгляд на Мишель. Она отступила от стула с искаженным от ужаса лицом, дрожащими руками сжимая трость. Хьюстон прижал к груди ладонь, и кровь вскоре пропитала белую манжету, заструилась между пальцами. Его лицо быстро бледнело, рана была смертельной, но на губах Хьюстона витала улыбка.
— Вечно ты удивляешь меня, Мишель, — прошептал он. — Думаю, ты была бы очень добра ко мне…
Эпилог
Она была единственной женщиной, приковывающей его внимание.
В переполненном зале сумрачный взгляд Этана Стоуна небрежно скользил между брюнеток и блондинок и останавливался на головке с пышными каштановыми волосами. Она сидела на возвышении, лицом к залу, склонив голову и водя по блокноту карандашом, стремительно записывая вслед за оратором речь о правах женщин в стране, городах, на выборах. Этан слушал речь лишь вполуха, зная, что Мишель будет разочарована, когда позднее окажется, что он ничего не понял, однако он был не в состоянии думать ни о чем, кроме Мишель.
Ее губы серьезно сжались, между тонкими бровями залегла вертикальная складочка, очки спустились на кончик носа, а когда карандаш становился слишком тупым, чтобы писать дальше, Мишель без стеснения тянулась за карандашами, воткнутыми в пучок волос. Этан улыбнулся. У нее остался всего один отточенный карандаш, заложенный за ухо.
Стоя в дальнем конце зала, удобно прислонившись к стене под лозунгом, призывающим поддержать сухой закон, Этан пытался представить себе цвет глаз Мишель. Задача оказалась несложной. На руках Этан держал дочь, и глаза Мэдисон были точно такого же изумрудно-зеленого оттенка, как у матери. Поудобнее подхватив Мэдисон, Этан перевел взгляд с ее пухлого, розового ротика на губы Мишель.
Внезапно Мишель вскинула голову, словно почувствовав его взгляд, и улыбнулась. От этой сияющей, широкой улыбки у Этана сжалось сердце и пропустило положенный удар. Он на мгновение задержал взгляд на лице жены и мог поклясться, что Мишель покраснела. Он принялся размышлять о том, как хотел бы поступить с накрахмаленной белой блузкой и отглаженной черной юбкой.
— Она об этом и не догадывается, — прошептал он Мэдисон. Его звучный, хрипловатый голос долетел до последнего ряда женщин. Три головы обернулись одновременно, на Этана сердито зашикали. Этан попытался было объяснить, что не имел в виду уважаемого оратора Элизабет Кейди Стэнтон, но на его голос обернулось еще несколько голов. В конце концов Этан виновато оглядел потревоженных слушательниц и приподнял на руках Мэдисон, давая понять, что обращался к девочке. Женщины были явно не довольны его насмешливой улыбкой.