Священнослужитель скомкал в кулаке пропитанные кровью клочья рубашки, а женщина зловеще улыбнулась ему:
– Думаю, мы сходимся на том, что уж я-то всяко повыше рангом, чем ты…
Один из «расписных», с лицом, потемневшим от ярости, устремился было вперед… Вооруженная рука Этты коротко метнулась туда и обратно – и «расписной» свалился, прижимая ладони к животу. Проказница сдавленно вскрикнула – на ее палубу снова пролилась кровь. Бывшие рабы откликнулись, точно эхо, целым хором ахов, вскриков и стонов. Уинтроу всем существом ощутил болезненное содрогание, прокатившееся по всему кораблю при этом новом насилии, но отвести глаз от происходившего не мог. Са'Адар кинулся за спину уцелевшему телохранителю, но этот здоровяк и сам уже пятился перед ледяной яростью женщины с ножом. И больше никто не поспешил на защиту жреца. Даже наоборот: люди отступили от него несколько прочь. Связываться никому не хотелось.
– Так что запомните хорошенько! – Голос Этты звенел, точно молоток по наковальне. Она подняла окровавленный нож и обвела им в воздухе круг, захватив весь корабль и все обращенные к ней лица – с татуировками или без. – Я не буду цацкаться ни с кем, кто нанесет урон здоровью и благополучию капитана Кеннита. Никто из вас более не позволит себе никоим образом, прямо или косвенно, задеть или обидеть его – или в полной мере познаете мой гнев! – И она чуть понизила голос: – Вот видите, все проще простого. А теперь – все вон с палубы!!!
На сей раз столпившийся народ просто исчез, словно вода, убегающая в шпигаты*. [Шпигаты – отверстия в палубе для слива за борт попавшей на нее воды.] Спустя какие-то мгновения на палубе остались только пираты и несколько рабов, назначенных Эттой держать Кеннита. Эти трое смотрели на нее со странной смесью ужаса и почтения. Уинтроу про себя заподозрил, что они успели полностью переменить свои привязанности и с этой минуты были готовы следовать за Эттой куда угодно…
А вот сколь могущественного врага нажила она себе в лице Са'Адара – это должно было показать время…
Когда Этта подошла к Уинтроу, их глаза встретились, и он понял: ее столкновение с Са'Адаром предназначалось и для его внимания тоже. Если Кеннит умрет у него на руках – месть Этты будет скора (в лучшем случае…), страшна и неотвратима. Вот она подошла к нему, неся лекарский сундучок… Уинтроу взял его, не проронив ни слова. Поставил на палубу и быстро просмотрел содержимое. Кое-что, конечно, успело бесследно пропасть, но многое, по счастью, сохранилось. У юного целителя вырвался вздох искреннего облегчения, когда он обнаружил склянку с кожурой плодов квези, заспиртованной в бренди. Бутылочка, впрочем, оказалась крохотной… Промелькнула горькая мысль, что его отец не счел нужным применить это снадобье, когда самому Уинтроу резали палец… Хотя, с другой стороны, будь это сделано, вряд ли что-то осталось бы для Кеннита в его гораздо более серьезной нужде. Уинтроу лишь отметил про себя столь странную причуду судьбы и принялся аккуратно раскладывать обнаруженные инструменты. Он отпихнул в сторону за ненадобностью позаимствованные у кока ножи и заменил их тонкими клинками из сундучка. Нашлась там и специальная пила по кости, снабженная изогнутой рукоятью. Уинтроу выбрал три иголки и вдел в них волоски из шевелюры Кеннита. Когда он выложил их на холстину, волоски свернулись крупными кольцами.
А еще в коробке сыскался кусок кожаного ремня с двумя кольцами на одном конце – жгут, который он наложит на ногу, прежде чем резать.
Ну вот, собственно, и все… Уинтроу бросил последний взгляд на приготовленные инструменты. И обернулся к Этте:
– Я хотел бы вознести молитву… Несколько мгновений медитации смогут лучше подготовить всех нас к…
– Давай, только не тяни, – буркнула она без лишней учтивости. Ее губы сошлись в одну черту, кожа туго натянулась на скулах…
– Итак, крепко прижмите его к палубе и держите, – распорядился Уинтроу. Его голос прозвучал так же хрипло, как и у Этты. Интересно, был ли он так же бледен, как и она?… Глубоко внутри разгорелась искорка гнева, вызванная ее презрением. Уинтроу не стал ее гасить, напротив, постарался раздуть в себе – и перековать в решимость.
Этта опустилась на колени возле головы Кеннита, но не стала касаться его. Двое мужчин наложили руки на его здоровую ногу, пригвождая ее к палубе. Брик хотел было поддержать голову своему капитану, но Кеннит высвободился из его слишком осторожной хватки и, оторвав голову от палубы, вытаращил глаза на Уинтроу.
– Ну что… Сейчас? – спросил он задиристо и сердито. – Сейчас?!
– Да, сейчас, – ответил Уинтроу. – Наберись мужества. – И обратился к Брику: – Держи его голову, да покрепче. Положи ладони ему на лоб и наваливайся всем весом. Чем меньше он сможет биться, тем для него же и лучше.
И Кеннит сам, не противясь, откинул голову и зажмурил глаза. Уинтроу снял одеяло, прикрывавшее обрубок ноги… За несколько часов со времени предыдущего осмотра дело стало явно хуже. Опухоль туго натянула кожу, и она очень скверно блестела, отливая синевато-серым.
«Надо начинать, пока я вконец мужества не лишился…» О том, что от успеха зависела его собственная жизнь, Уинтроу старался не думать. Он осторожно приподнял обрубок ноги и подвел под него жгут, стараясь не думать о боли, которую причиняет Кенниту каждое движение. «Надо сосредоточиться на том, чтобы резать аккуратно и по возможности быстро. А о боли забыть. Боль значения не имеет!»
Когда Уинтроу последний раз присутствовал при отнятии пораженной ноги, это происходило в славной, теплой комнате. Горели свечи, курились благовония, а Са'Парте готовился исполнять свой долг, воспевая молитвы… Уинтроу же довелось вознести всего одну, да и ту – молча. Зато такую, которую можно было повторять с каждым вздохом. «О Са, милостив буди, силы подай…» Милостив буди —это на вдохе. Силы подай —на выдохе. Бешено колотившееся сердце начало самым замечательным образом успокаиваться. Сознание очистилось, и даже зрение, кажется, обострилось… Тут Уинтроу понял, что в эти мгновения Проказница была с ним – и гораздо ближе, интимнее, чем когда-либо прежде. Он даже Кеннита смутно ощущал сквозь ее восприятие. Поддавшись любопытству, Уинтроу попробовал испытать эту новую и едва ощутимую связь. Впечатление было такое, словно Проказница старалась докричаться до Кеннита сквозь неизмеримое расстояние, призывая его явить силу и мужество и обещая, что она будет с ним, поможет ему и поддержит… Уинтроу ощутил укол ревности, и его сосредоточение было нарушено.
Милостив буди – силы подай , – неслышно напомнил ему корабль. «Милостив буди… силы подай!» – выдохнул он в ответ. Продел свободный конец жгута в кольца и надежно затянул его на бедре Кеннита.
Кеннит немедленно взревел сквозь зубы – боль, надобно полагать, была адская. Как ни удерживали его матросы, его спина выгнулась дугой, отрываясь от палубы. Он бился, точно сильная рыба, выброшенная на берег. Сквозь потревоженные струпья на конце обрубка брызнула жидкость и загадила палубу. Разлился омерзительный запах. Этта, вскрикнув, навалилась Кенниту на грудь, помогая удержать его. И был момент жуткой тишины, когда его дыхание вдруг прервалось.
– Будь ты проклят, режь же его! – пронзительно крикнула она, обращаясь к Уинтроу. – Не тяни!
Ибо Уинтроу буквально застыл, стоя на коленях, – мука, испытываемая Кеннитом, парализовала его, обдав ледяной, отнимающей силы волной. Передавшись от Кеннита кораблю, невыносимое страдание перелилось от Проказницы Уинтроу. Да так, что на какое-то время он собственное имя забыл. И лишь молча смотрел на говорившую с ним женщину, не в состоянии сообразить, кто она такая и за что она ЭТО причиняет ему.
Тут Кеннит наконец вобрал в себя воздух, и у него вырвался пронзительный вопль. Уинтроу же показалось, будто он сам разлетелся на части, как кусок промороженного стекла, ошпаренный кипятком. Он был никем и ничем… потом превратился в Проказницу… и как бы толчком снова стал Уинтроу. Его мотнуло вперед, он почти упал ладонями на палубу, жадно вбирая собственную личность из диводрева. «Я Вестрит, я Вестрит… Я – Уинтроу Вестрит… мальчик, который должен был стать жрецом…»