Под конец тоска, подстерегавшая меня весь вечер, покорилась своей участи и отступилась. Я показал ей язык. Совсем освободившись от нее, я разошелся вовсю и веселился уже напропалую. Мы чокались и пили до тех пор, пока не упились, и расстались, когда уже начало светать. Сица, поднявшись из-за стола, протянула нам руку для поцелуя. Мы чмокнули ее. Сица была счастлива и пригласила нас навещать их. Унтер тоже присоединился к ее приглашениям и назвал нам адрес: улица Звездочки, дом семнадцать. Мы откланялись, поблагодарили и пообещали в скором времени воспользоваться приглашением. Когда мы немного отошли от ресторана, Филипаке огорошил меня признанием:
— Знаешь, дружище, я намерен выполнить обещание. Твоя бывшая невестка Сица стоит больших денег. Очень больших.
— Откуда ты знаешь? Ты еще сегодня вечером понятия не имел о ее существовании.
— Я ущипнул ее под столом за ногу, и это ей пришлось по вкусу. Она еще и подмигнула мне. В некотором роде мы уже сговорились.
— Хочешь наставить унтеру рога?
— Огромные, дружище, прямо оленьи.
До самого дома я шел молча. Однорукий болтал без умолку. Я его не слушал.
Не знаю, с какой стати, — но мне вдруг вспомнился дядюшка Тоне. Я вспомнил, как он умирал и как мы его хоронили. Как на другой день после похорон бабка из Кырломану созвала всех наследников на совет.
— Я остаюсь у вас до завтра, — сказала она им, — чтобы вы при мне поделили имущество покойника. Смотрите не вздумайте ссориться — теперь покойника в доме нет, и я вас живо угомоню палкой.
Мы принесли из ресторана цуйку. Разлили по стопкам. Выпили. Согрелись, и торг начался. Бабка, поглаживая свой посох, не спускала с наследников взгляда. Потом сказала:
— Не забывайте, что вы родные. Если не сговоритесь по-хорошему и начнете судиться, все наследство уйдет на адвокатов, сами себя выставите на посмешище. А я не потерплю, чтобы сыновья и дочери моего Тоне сделались всеобщим посмешищем.
Робея перед бабкой, наследники посовещались и порешили из уважения к памяти покойного заведения на сторону не продавать. Нигрита, от которой это предложение исходило, имела в виду Кодина, накопившего кое-какие сбережения, но не успел Кодин раскрыть рот, как другой мой двоюродный брат, Жорж, поднялся с места и потребовал, чтоб харчевню продали ему, притом не откладывая и за наличные деньги. Посыпались вопросы:
— Как так? У тебя есть деньги? Откуда?
— Денег у меня нет. Сейчас нет. Но будут, меньше чем через неделю.
— Ты рехнулся. Кто это тебе, нищему столяру, даст в долг столько денег? Время нынче тяжелое…
— Я женюсь…
— Подумаешь, великое дело! Всякий дурак может жениться.
— Я женюсь на девушке с приданым.
Вся родня вытаращила на него глаза. Я удивился не меньше прочих. Оказывается, мой двоюродный брат Жорж был не промах. Совсем не промах. Бабка по-прежнему молчала, а Нигрита спросила:
— На ком же?
— На Черничике. Дочери Богова, сыровара. С моим будущим тестем, если вам интересно знать, я уже столковался.
Теперь мы смотрели на него уже с гордостью. Только бабка глядела по-прежнему холодно, лицо ее словно окаменело. Мишу воскликнул:
— Браво, Жорж, браво! Прямо в десятку! Ты, однако, не промах. Не иначе, от бога тебе такое счастье!
Бабка резко прикрикнула на Мишу:
— Болван! Не впутывай бога в такие пустяки.
— Моя женитьба, не пустяк, бабуня, — подал голос Жорж.
Наследники засмеялись. Засмеялись над бабкиными опасениями.
— Мы не будем ссориться, бабушка.
— Ладно, посмотрим.
Бабка замолчала. Мы вспомнили Богова. Перед войной нам случалось видеть его: с коромыслом на плече он бегал по улицам города и кричал:
— Простокваша!.. Простокваша!.. Кому простокваши!..
Позднее, уже во время войны, когда дела его пошли в гору, македонец открыл лавку. В войну одни погибают или остаются калеками, другие устраиваются и преуспевают. Богов оказался среди последних, и никто не ставил ему это в вину. Македонец стал сырным королем Делиормана. Его сыроваренный завод не только обеспечивал сыром все города уезда, но поставлял сыры, простоквашу и баночки с варенцом даже в Бухарест. Адвокаты Стэникэ Паляку и Митицэ Быркэ всякими хитростями и улещиваниями втянули Богова в политику. Вполне серьезно поговаривали о том, что на ближайших выборах Богов будет выставлен кандидатом на место сенатора. А покамест сыровар вносил в фонд выборов деньги, которых недоставало партии Стэникэ Паляку.
Вастя, ядовитая на язык, не могла сдержать досаду:
— Теперь и ты, Жорж, провоняешь овечьим сыром и кислым молоком. От Черничики вечно несет овечьим сыром и кислым молоком.