Здоровяки цыгане переглянулись и захохотали. Тот, кого звали Строе, злобно ухмыльнулся.
— О чем это ты, красотка? С какой это стати нам убираться? Не каждый день выпадает такая удача.
Они поплевали на ладони. Затем неторопливо и уверенно стали подступать ближе, не сводя с нас глаз. Строе вытянул руки, намереваясь схватить меня за глотку. Я отскочил. Нае неожиданным прыжком бросился на Валентину. Девушка увернулась. Увидев, что я не поддаюсь, не проявляю охоты быть задушенным, но и не собираюсь дать тягу, Строе резко замахнулся, целя мне кулаком в темя. Но я уже не впервые сталкивался с такими людьми. Усталость и слабость как рукой сняло. Я подумал: «Еще посмотрим, кто кого!» Напрягши все силы, как дикий зверь, я изловчился и отпрянул в сторону. Голова была спасена. Но удар свинцового кулака молотом обрушился на плечо. Плечо хрустнуло. У меня потемнело в глазах. Я покачнулся. И рухнул. Цыган нагнулся, собираясь двинуть мне тыльной стороной руки между глаз. Я отбил его руку. Тогда он снова замахнулся кулаком. Ухмыльнулся. Зубы у него были большие и белые, как у волка. Я следил за его движениями, и в ту секунду, когда кулак цыгана со страшной силой устремился к моему лицу, я нащупал и вытащил из кармана нож, выставив его острием вверх и крепко сжав рукоятку.
Смуглый кулак с силой напоролся на лезвие. Цыган взвыл. Я еще крепче сжал рукоятку, чтобы извлечь лезвие из его руки. Цыган отшатнулся. От дикой боли лицо его покрылось бледностью, и, пытаясь остановить кровь, хлеставшую струей, как вода из расселины, он на какое-то мгновение забыл обо мне. Я боялся, как бы боль и злоба не помутили его рассудка и как бы он снова не набросился на меня. Его надо было опередить. Быстро подобравшись, я забыл про свое увечье и одним рывком вскочил с травы. Решительно двинулся на цыгана, намереваясь кольнуть его раз-другой в бок, чтоб выпустить из него еще больше крови. Но мне не повезло. Цыган, увидев мою решимость, мгновенно оценил опасность и, как заяц, пустился наутек.
Я вспомнил, что их было двое. Мигом обернулся и увидел Нае. Верзила уже одолевал Валентину. Подставив ножку, он изо всех сил толкнул ее и опрокинул в траву. Вытаращил глаза и, роняя слюну, пытался раздвинуть сжатые колени девушки и овладеть ею. Валентина даже не вскрикнула. Цыган натужно пыхтел и ломился изо всех сил. По его лицу из глубоких царапин, оставленных ногтями Валентины, текла кровь. Но он не замечал этого. Слышно было лишь его надсадное бормотанье:
— Так!.. Так!..
Мне показалось, что девушка уже сломлена. Я услышал какой-то странный смех и увидел, что она разжала колени, обхватила цыгана за шею и как будто ищет его губы, словно хочет их поцеловать, словно жаждет страстно впиться в них зубами. Смуглый верзила попал в раскинутую западню, обмяк и на мгновение ослабил натиск. И тут, осуществляя свой замысел, Валентина стремительно выбросила вверх колено и с силой ударила цыгана в пах. Тот, коротко застонав, упал. Эта жестокая схватка уже закончилась, а я все еще стоял как истукан, в полном замешательстве. Опомнившись, хотел кинуться к цыгану и кольнуть его концом ножа в бок. Тем временем оглушенный пришел в себя и, корчась от боли, стал кататься по траве, держась обеими руками за то место, куда ему был нанесен удар. Валентина подала мне знак не вмешиваться, поправила смятую юбку, поднялась на ноги и спросила:
— А где твой герой?
— Удрал…
Она взглянула на нож в моей руке.
— Ты его сильно поранил?
— Сильно.
— Куда?
— В руку. Он сам напоролся на нож.
— Здорово! Но с этим не связывайся. Оставь его мне. Я его сама проучу, чтоб на всю жизнь запомнил.
Она поискала глазами гибкий узловатый прут, который я незадолго перед тем срезал в лесу. Нашла. Подняла. Попробовала, насколько он прочен. После чего, жестоко сжав зубы и сурово нахмурив брови, подошла к беспомощному цыгану. Сначала несколько раз пнула его носком туфли в бок. Пинала с яростью, злобно приговаривая:
— Вот тебе! Вот тебе! Вот тебе, мразь!
Катаясь под градом ударов, цыган перевернулся лицом вверх и усмехнулся. Увидев его белые и острые, как у волка, зубы и бесстыжую ухмылку, Валентина рассвирепела пуще прежнего. Оставив в покое его бока, принялась стегать прутом по лицу. В исступлении хлестала его по носу, по глазам и остановилась, только когда хлынула кровь. Цыган пытался защитить лицо руками, стонал и ныл:
— Ой!.. Караул!..
Я бы должен был радоваться, глядя на его страданья. Но не испытывал ни радости, ни печали. Наконец, устав и взмокнув от пота, девушка наклонилась над цыганом, плюнула и отбросила прут в траву. Спросила: