Макс Синатра, сын венского владельца кондитерской, Кандид Фератос, младший брат мельника, Шербан Петрян — наследник поместья Пароския, Бенедикт Беринду, вместе с которыми неожиданно оказался мой старый приятель Марин Сэрэчилэ из Турну, сын нищих родителей, вдруг снова объявились в городе на Веде. Они распространили среди торговцев и жителей окраинных слободок воззвание студенческой группы Молоз-Колан-Валиу, а как-то ночью обклеили все стены листовками. «Новое поколение» резко выступало против всех старых политических партий. На коммунистов воззвание группы «Нового поколения» обрушивалось особенно подло, призывая стереть их с лица земли всех до единого. В других листовках сообщалось о скором приезде в Руши-де-Веде «для обмена мнениями с истинными румынами» нашумевшего агитатора-националиста профессора Митридата Велинского из Ясс.
Студенты, предводительствуемые Максом Синатрой, не теряли время на пустяки. Они подговорили, подкупили вином и деньгами нескольких мясников с бойни и даже кое-кого из гимназистов — из самых великовозрастных и сильных — и перетащили их на свою сторону. Здоровяк Адамян и близнецы Мэтрэгунэ забросили школу, и их теперь часто можно было видеть в трактирах, публичных домах или на улице. По-приятельски обнявшись с приехавшими студентами, они ходили и распевали:
Вообразив, что одних слов недостаточно, молодые националисты, потомки Рима, однажды ночью перешли к делам: разгромили аптеку. В одну из следующих ночей предприняли попытку сжечь какую-то лавчонку и два ларька с полотном у самого входа на рынок. К счастью, здесь их вовремя заметили полицейские. Пришлось удирать. Полицейские несколько раз выстрелили им вдогонку. Пожарные, оповещенные о случившемся, прибыли на место и затушили огонь. Убытки оказались незначительными. Но в старом обветшалом и пропыленном городке, затерявшемся на плоской Делиорманской равнине, сразу вспыхнула паника. То там, то здесь на улицах возникали драки, гремели револьверные выстрелы. В церкви святой Пятницы среди ночи ударили в набат, как в старину, когда на город налетали грабители-турки. Жители, разбуженные колоколами, затаились. Немного погодя открыли огонь военные патрули, палившие в воздух.
— Ну и времена, господи, ну и времена настали! До чего дошло, все в страхе живут, как в прежние времена.
Моя хозяйка, госпожа Арэпаш, зажгла перед иконами лампадку, перекрестилась и обошла все комнаты — посмотреть, дома ли сыновья. Сыновья были дома и спали глубоким сном, не было только однорукого.
— Ты, Дарие, не знаешь, часом, где сейчас мой Филипаке?
— Откуда мне знать, госпожа Арэпаш? Филипаке мне не докладывается. К тому же я и не видел, когда он ушел.
Деспа, которой не спалось, сказала:
— Не бойся, мама. Ничего с нашим драгоценным одноруким не случится. Я его хорошо знаю. Он не в свое дело соваться не станет.
— Тогда где же он может быть?
— В постели у какой-нибудь вдовушки.
— Деспа!.. Как ты смеешь говорить такие слова?
— А что? Нельзя? Я уже не ребенок, мама, и могу говорить все, что угодно.
Я набросил на плечи пиджак и оставил их одних браниться сколько влезет. Вышел во двор. Улегся под акациями на куче сена и проспал, пока не рассвело.
По трактирам, пивным, кофейням и публичным домам рушанцы, взбудораженные политическими страстями, разыгравшимися в связи со сменой правительства и выборами, беспрестанно ссорились, ругались, лезли в драку, молотили друг друга палками, кололи ножами, а самые бешеные не останавливались и перед тем, чтобы пропороть друг другу брюхо кинжалом.
Однажды утром разнеслась весть, что наконец-то в город прибыл профессор из Ясс, националист Митридат Велинский. Студенты из «Нового поколения», ожидавшие его как манны небесной, выстроились в колонну прямо напротив кондитерской и двинулись на вокзал. Здесь знаменитому профессору была устроена встреча с хлебом-солью, с цветами и приветственными речами.
— Вы — цвет нашей нации и священное солнце этой страны, любимый учитель и дорогой наш отец.
От вокзала до самого центра города они пронесли его на руках, сопровождаемые музыкантами, которые исполняли одни только старые румынские песни: