— Пожар! Пожар!
— Воры! Грабители!
— Разбойники!
Снова то в одной, то в другой части города раздавались слова песни «Проснись, румын!» в том же исполнении. Я издали различил голос Адамяна. Напрягши слух, уловил и голоса близнецов Мэтрэгунэ.
Через несколько дней я снова встретил Лэптурела. Он тоже заметил меня. Вылез из машины, велел шоферу подождать. С полчаса мы гуляли по Дунайскому проспекту. Потом он пригласил меня в «Тирольскую кондитерскую».
— Чем бы ты хотел полакомиться, голоштанник?
— Шоколадным пирожным.
Он подозвал официантку. Ущипнул ее. Девица засмеялась.
— Ах, господин Лэптурел…
— Для этого господина — шоколадное пирожное. Мне — шесть пирожных со взбитыми сливками.
— Неужели ты съешь все шесть?
Лэптурел печально кивнул головой и улыбнулся:
— Все шесть. Теперь, когда я у власти, нужно утолить давнишний голод. Наесться за всех голодных дедов и прадедов.
— Ты прав. Но смотри, не объешься. Желудок испортишь.
— Не беспокойся, я его уже опробовал. Выдержит.
Я принялся за шоколадное пирожное. Лэптурел пожирал сливочные.
— А вам трудновато придется, — сказал я. — Сторонники Авереску… Цэрэнисты… Консерваторы… Теперь вот появились еще националисты с Велинским… Беспорядки…
Его лицо посинело. Маленькие глазки, глубоко спрятанные под бровями, загорелись злобой.
— Беспорядки? Беспорядки, говоришь? У нас, в Телеормане? И как раз теперь, когда дядюшка Стэникэ Паляку стал министром? Погоди, я им всем покажу, почем фунт лиха! Они у меня живо образумятся. Всю жизнь помнить будут.
— И что же ты собираешься делать?
— Увидишь. Подожди несколько дней, все сам увидишь. А пока… Пока это тайна.
Казалось, теперь все на свете принадлежало жандармам. Их пищевой рацион был увеличен, увеличились и порции спиртного. Денежное содержание было удвоено. Новое обмундирование должно было придать им более представительный и внушительный вид. В городе стало известно, что им отдан приказ в случае необходимости без колебаний применять оружие против населения. Войска тоже заметно активизировались. Солдаты охраняли мосты и административные здания. Были выставлены караулы у домов Стэникэ Паляку, Олимпие Келу, Митицэ Быркэ и даже возле дома Лэптурела… Патрули не спускали глаз ни с одной улочки. Как-то случайно я встретил унтера Буртана, мужа моей бывшей невестки Сицы. Он еще больше растолстел. И казалось, пребывал на седьмом небе.
— Я получу еще одну награду, сударь мой…
— Браво, — сказал я насмешливо, — браво… А как поживает моя невестка Сица?
— Хорошо! Просто отлично. Развлекается с Филипаке. Твой друг — потрясающий парень. Жаль, что однорукий. Если бы не одна рука, из него вышел бы превосходный офицер.
Тимон и Гарофеску, чтобы придать себе храбрости и показать всему городу, что они у власти, уже не расставались с револьверами. То и дело вытаскивая револьверы из карманов, поигрывали ими и засовывали обратно.
— Пусть только кто-нибудь попробует к нам пристать — пристрелим на месте.
Старый, ветхий городок, затерявшийся среди Делиорманской равнины, переживал незабываемые дни и ночи. В то же время те села, где пропагандистам Стэникэ Паляку не удалось убедить крестьян перейти на сторону правительства, были объявлены очагами заразных болезней и поставлены под контроль войск.
— В Меригоале вспышка сыпного тифа.
— В Перете — холера.
— В Скриоаште свирепствует чума.
— А сибирской язвы еще нигде не обнаружено?
— Нет. Но и ее недолго ждать. Завтра-послезавтра и ее нашлет на села Кэлмэцуя его превосходительство господин министр Стэникэ Паляку.
Несмотря на все суровые меры, принятые Лэптурелом, однажды утром на стенах домов жители увидели маленькие красные воззвания:
Лэптурел рассвирепел. Приказал, чтобы маленькие красные воззвания были заклеены большими фотографиями министра из Руши-де-Веде.