— А ночью… Ночью я им покажу воззвания.
Ночью были арестованы все, в ком подозревали рабочих вожаков. Солдаты стреляли наугад. Прочесывали улицы и переулки. Напрасно! На следующее утро маленькие красные воззвания появились вновь.
— Ну, что ты теперь скажешь, Лэптурел?
Начальник канцелярии при Стэникэ Паляку скорчил гримасу.
— Начну расстреливать всех подряд.
— Кого это всех?
— Всех, кто попадется на месте преступления.
Вооруженные солдаты днем и ночью без отдыха обходили город. Случалось, какая-нибудь простушка взбиралась на изгородь и спрашивала:
— Что это вы так ретиво ищете, солдатики?
— Вчерашний день, девушка, вчерашний день…
— Ну, вчерашний день вам никогда не сыскать.
Митинги. Пустословие. Скандалы. Сломанные ребра. Разбитые головы. Аресты. И снова пустословие. И снова скандалы. И снова сломанные ребра, разбитые головы, аресты… Это можно пережить, видеть собственными глазами и все-таки не поверить, что так было.
Как-то вечером я повстречал Сэмынцэ. Он сказал, что вот уже несколько недель ездит каждое воскресенье к нам домой, в Омиду, повидаться с моей сестрой Елизабетой.
— Ты, видно, всерьез хочешь стать моим шурином!..
Чернявый ученик засмеялся:
— Почему бы нет?
Потом он спросил меня:
— Ты видел наши воззвания?
— Видел. Берегись, как бы тебя не застукали.
Сэмынцэ снова засмеялся:
— Меня? Это не так-то легко. Да если даже меня и схватят, ничего не изменится. Останутся другие. Нас много… Гораздо больше, чем думают барчуки.
В день выборов братья Арэпаши еще до рассвета вышли из дома с дубинками под мышкой. Теперь они все четверо стали верными псами Паляку и Лэптурела. Однорукий остался спать и проспал до вечера. Петрица, которой нездоровилось, отдыхала, лежа на спине.
Я принялся за чтение. Деспа, войдя ко мне в комнату, спросила:
— А ты не пойдешь голосовать?
— Нет. Не пойду.
— Жаль, что твой возраст еще не подошел.
— Почему жаль?
— Если бы ты пошел, глядишь, тебя бы там укокошили. Одним жалким Желтушным на свете стало бы меньше.
— Твои старшие братья пошли.
— Отчего бы им не пойти? Паляку обещал каждому по участку земли.
Выборы пришлись на воскресенье. День напитался кровью. Лэптурел реквизировал в городе все извозчичьи пролетки, и вооруженные дубинками молодчики его превосходительства носились от одного избирательного участка к другому. Выкручивали руки. Ломали ноги. Отбивали легкие. Проламывали головы. Многочисленным городским попам-бородачам теперь снова было кого отпевать и хоронить.
Через день бухарестские газеты возвестили о том, что правительство одержало на выборах величайшую победу.
Его превосходительство господин министр Стэникэ Паляку, руководивший ходом выборов в Телеормане не выходя из префектуры, купался в лучах славы. Нигде оппозиция не была усмирена так круто, как в его уезде. Премьер-министр в присутствии всего правительства назвал Стэникэ Паляку образцом энергичного и умелого политического руководителя. «По всем уездам оппозиции удалось захватить по одному-два места. А в Телеормане, где баллотировался наш новый сторонник, наш министр Стэникэ Паляку, правительство не только не потеряло ни одного места, но, если можно так выразиться, было счастливо убедиться в полном единогласии избирателей. Оппозиция не получила ни одного голоса, хотя бы в утешение…»
Страна, как огромный усмиренный зверь, зализывала раны, после чего, по всем признакам, наступило затишье. Мне показалось, что затишье наступило и в городке, затерявшемся в бескрайней равнине Делиормана, в том городке, где я жил и где по нескольку раз в день и по нескольку рая в ночь проходил мимо бронзовой статуи генерала Манту.
Войска убрались с улиц, и солдат, как прежде, заставили заниматься строевой подготовкой на поросших редкой и жесткой травой берегах реки Веде. Не стало видно и жандармов. Профессор Митридат Велинский покинул город тайком, и долгое время о нем не было ни слуху ни духу, хотя семена ненависти, посеянные им, запали в души горожан. Только время могло показать, суждено ли им было взойти и принести свои ядовитые плоды. Адамян и остальные юнцы, ставшие верными последователями профессора, продолжали встречаться друг с другом и на виду, и тайно от всех. Обычным местом их явных встреч была «Тирольская кондитерская» господина Синатры.