— Давай поедим, Ленк! Ты не проголодался? Мне, когда я искупаюсь, всегда хочется есть. Так хочется есть, как будто у меня мыши в животе.
— Раз ты говоришь… Раз говоришь, что хочешь…
Я развязал узелок, оказавшийся в плетеной корзинке, и подошел к Уруме. Мы уселись на песок. Она чуть плотнее прикрыла грудь. Мы разделили лепешки, испеченные в золе, и баранину, зажаренную на вертеле над спокойным, без пламени, огнем кизяка.
Лепешки были очень вкусны. Приятный вкус имело и жирное жареное мясо выхолощенного барана. Я уж не говорю о молоке! Кислое молоко из кувшина, который Урума вкопала в песок у самой воды, так, чтоб до него доставали набегающие волны, было холодным. Во всяком случае, оно утоляло жажду гораздо лучше, чем какое-либо другое питье.
Мы быстро доели небогатые наши запасы. Проглотив последний кусок, татарочка спросила меня:
— Откуда ты пришел, Ленк?
Я показал ей на море и на далекий горизонт.
— А как ты попал к нам?
— Случайно. По чистой случайности.
Она промолчала. Потом сказала:
— Мне кажется, Ленк, что все, что у нас есть, плохое или хорошее, — от случая, только от него. И еще я думаю, что тот же случай все это у нас и отнимает.
— Может быть, не все.
— Может быть. Но я думаю, Ленк, что в Сорг тебя и впрямь принесло море. А после того как оно принесло тебя в Сорг, с моим отцом ты столкнулся уже случайно.
— Принесло меня море, это верно, но я не моряк. Я — степной житель.
— Я с самого начала заметила, что ты степной житель.
— Как ты догадалась?
— Это было не трудно. Ты умеешь доставать бурдюком воду из колодца. Справляешься с лошадьми. Только скажи мне, Ленк, как случилось, что море принесло тебя именно сюда? Ведь тебя могло выбросить севернее или южнее, и тогда мы бы не встретились. Наверное, так было суждено, чтобы мы встретились. С людьми случается только то, что им написано на роду.
— Судьба зависит еще и от человека.
— Нет, Ленк, нет. Каждому человеку все предначертано заранее.
— Так уж и все? Но тогда откуда взяться случайностям?
— Да, все-все. И самой случайности назначено случиться. Все это написано на звездном небе.
— Кем написано?
Татарочка подняла вверх, к ясному синему небу, свои зеленые, цвета травы, глаза. И медленно ответила:
— Тем, кто живет там, наверху, и кто всемогущ — аллахом.
Произнося имя аллаха, она склонила голову и коснулась лбом песка. Три раза. Потом села, как прежде. Косынка, скрывавшая ее грудь, упала. И она осталась голой до самого пояса. Я покраснел и перевел взгляд на лошадей. Урума подняла косынку с песка и снова прикрыла грудь.
— Рассказать тебе, где я побывал, прежде чем попал сюда?
— Расскажи. Я буду слушать. Ведь я ни разу не уезжала из Сорга, не бывала даже в Констанце. А потом нам, татарам, очень нравятся разные истории — взаправдашние или выдуманные. Когда я была маленькой, мне мама каждый вечер рассказывала что-нибудь.
— А теперь уже не рассказывает?
— Нет. Теперь она говорит, что если мне хочется сказок, то я сама должна их и придумывать.
— И ты придумываешь?
— Да. Рассказываю сама себе целые истории. В уме, про себя.
Мы засмеялись. А потом я стал рассказывать ей обо всем подряд, что всплывало в памяти. Урума рассеянно смотрела куда-то в морскую даль. Там, у самого горизонта, поблескивали еле заметные в туманной дали белые крылья какого-то старого судна. Я не стал мешать ей — пусть смотрит и молчит. Вот она слегка нахмурилась. Задумалась о чем-то. Я не знал, о чем. Откуда мне было это знать? Вдруг я услышал ее шепот:
— Ленк…
— Да?
— Мне кажется, что человеку вовсе не нужно столько бродить по свету. Ты повидал много краев и деревень, городов и людей. И еще… как люди живут вместе и как они убивают друг друга. Ты много видел, Ленк, и все же я думаю, что люди повсюду одинаковы и жизнь всюду одна и та же. И… И если подумать хорошенько, то что нам остается в жизни? Немного мечты. Немного радости. Немного грусти. И иногда… Иногда немножко любви…
Слово «любовь», так неожиданно сорвавшееся с ее губ — широких и пухлых, обожгло мою опустошенную душу. Я стоял на песке под палящими лучами солнца и спрашивал себя, не лучше ли мне скинуть одежду, броситься в волны и уплыть далеко, туда, куда никто не добирался и где море сливается с небом, а небо растворяется в волнах, или нырнуть в бездонные глубины и принести себя в жертву ненасытным обитателям моря. Я и сам непрестанно тосковал по любви, но так и не изведал ее. Колдуньи наворожили мне, что я никогда и не изведаю любви. Колдуньи!.. Они и сами-то чистейшая выдумка. Их так же, как и многое другое, придумали люди. Мне стало больно и грустно. Я обхватил голову руками и уперся подбородком в колени.