Но пастух не падал духом:
— Хватит ныть! Довольно печалиться. Оставим грусть дьяволу. Лучше я вам спою и сыграю на моей волынке.
— Сыграй, Пинтя. Спой нам…
Он надул покрепче меха волынки. Нажал. Волынка запищала тонко и пронзительно. И Пинтя запел под ее писк:
Вздыхала волынка. Вздыхал Пинтя. Глубоко вздыхал и его преподобие отец Трипон. Все остальные молчали. Одна из гагаузок вытянула шею и зашептала мне на ухо:
— Сейчас начнется потеха. Либо за ножи возьмутся, либо помирятся и полезут целоваться.
— Не понимаю.
— Был бы ты из наших, все бы понял, сосунок… Думаешь, кто главарь всех воров в Добрудже? Наш отец Трипон. Прежде чем стать священником у нас, в Коргане, он десять лет маялся на каторге в соляных копях, около Тыргул-Окна.
— За какие грехи?
— За угон скота да убийство в дельте, а еще за кражу товаров с пароходов в Сулине. Знаменитый вор наш отец Трипон, великий разбойник, но и великий святой.
— Святой?
— Мужик, который обходится без баб, — святой, а отец Трипон, хоть и вдовый, а обходится.
— Вздор! Не может такого быть, чтоб поп, побывавший на каторге, мог служить в церкви. Быть того не может, чтобы священник-вдовец обходился без баб. Вы смеетесь надо мной.
— Да нет же, сосунок. Отец Трипон поставлен господином Бицу, префектом Констанцы. Воры платят выкуп отцу Трипону, а отец Трипон — префекту.
— А, тогда другое дело. А бабы… как же насчет баб?
— Обходится. Держит при доме одного безбородого турчонка… С ним-то отец Трипон и…
И они описали мне все без обиняков. Я сделал вид, будто ничего не понимаю, и поискал глазами трактирщика. Как все трактирщики, он был весь — глаза и руки; глаза, чтобы кто-нибудь его не надул, и руки, чтобы быстро обслуживать посетителей. При всем усердии он едва-едва управлялся. Трактир потонул в махорочном дыму. Гагаузки, разгоряченные ракией, которая обжигала горло и нутро, забыли всякий стыд, начали прижиматься ко мне, щекотать и щипаться. Чтобы охладить их пыл, пришлось довольно сильно двинуть их локтями. К тому же меня разбирало любопытство — чем заняты отец Трипон и овчар. Я стал внимательно наблюдать за ними. Поп-гагауз, спокойный и невозмутимый, поглаживал пятерней свою густую рыжую бороду и басил:
— Так ты говоришь, дружище Пинтя, разбойники угнали твоих овец. И остался ты без овец. Что же ты собираешься делать теперь, дружище Пинтя? Чабан без овец уже не чабан.
Пастух часто-часто заморгал. Глаза его сверкнули.
— Да, остался я без овец, но всемогущий господь и этот нож помогут мне их разыскать. Я шел от села к селу, от дома к дому — и выследил воров. Теперь до них рукой подать.
— А собаки… Что стряслось с собаками, которые стерегли стадо? А, Пинтя?
— Отравили их. Отравили воры. Жалко мне собак, но еще больше жалко овец, отец Трипон.
При этих словах он вытащил из-за пояса свой широкий обоюдоострый нож и стал поигрывать им. Отец Трипон не выказал никакого удивления. Даже не взглянул на нож. Подошел к стене, где висела его икона, трижды перекрестился, трижды привстал на носки и поцеловал черно-желтый лик святого Варнавы. Потом обернулся к пастуху:
— Эх, Пинтя, Пинтя, олух ты, Пинтя! Вместо того чтоб играть с ножом, поиграл бы лучше с серебром. Вот что шепнул мне на ухо мой всемогущий и мудрый покровитель святой Варнава.
— С серебром, значит? Водится у меня и серебро, отец Трипон, и если бы я, как святой Варнава, знал главаря этой шайки, я тотчас попробовал бы с ним столковаться, и в конце концов мы бы поладили. Я бы заплатил ему кое-что, лишь бы получить своих овец обратно. Сам видишь, не кровь мне нужна, а мое украденное стадо.
— А может, никто и не крал твоих овец, Пинтя? Может, они просто заблудились?
— Все может быть… Я говорю «может быть», чтобы сделать тебе приятное, отец Трипон.
— Да, Пинтя, конечно, твои овцы заблудились. Святой Варнава шепнул мне, что твои овцы заблудились.
— Ну, коли так, хотелось бы мне потолковать с человеком, который их нашел, благочестивый отец. Упроси святого Варнаву помочь мне напасть на след моих овец, и я отблагодарю его, а ты будешь меж нами посредником, святой отец.
— Не спеши, Пинтя. Будет время и потолковать, будет время и договориться. Вон и святой Варнава подмигивает нам, советует потешить душу и выпить.