— Да. Но тогда почему ты думаешь, что ты сорвешься со мной? Потому что ты считаешь меня слабым? Хрупким? Робким? Моя уязвимость привлекает тебя? — В его словах звучало презрение, но не к Августу, а к самому себе.
Август прильнул в поцелуе, который затянулся.
— Кролик в тебе привлекает волка во мне. Я ничего не могу с этим поделать. Это инстинкт. Иногда от тебя пахнет... уязвимостью. Никто никогда не позволяет себе быть уязвимым рядом со мной. Какая-то часть их личности распознает во мне хищника. Люди держатся рядом со мной начеку инстинктивно. Но не ты. Когда я смотрю на тебя, я не хочу причинить тебе боль. Я хочу защитить тебя, уберечь.
Лукас обвил руками шею Августа, целуя его так, словно не мог остановиться.
— Ты сам ответил на свой вопрос. Ты хочешь защитить меня, а не причинить боль. Но, по правде говоря, я сам могу себя защитить. Я знаю, что все, что ты видел раньше, подрывает это утверждение, но это правда. Я прошел курс спецподготовки, как и любой другой агент. Я просто... переживаю трудный период.
Август прижал Лукаса к себе, крепко обняв, крепче, чем когда-либо кого-либо обнимал.
— Я знаю, что ты можешь защитить себя. Но я не хочу этого. Я хочу быть этим человеком. Твоим человеком. Мой брат и его парень... ни один из них не слаб. Адам – психопат, как и я, а Ной... нет, но он тоже не святой. У них все получается, потому что они доверяют друг другу, они прикрывают друг друга, несмотря на все недостатки. Никто никогда не принимал все мои недостатки, а их много.
— Это твой обычный разговор на первом свидании? — наконец спросил Лукас.
— Я никогда раньше не был ни на одном свидании, — признался Август.
Лукас улыбнулся.
— Я вроде как догадывался. У меня никогда раньше не было парня, который подарил бы мне сыр.
Август пожал плечами.
— Наверное, мне стоило сказать девушке, что это свидание, а не просто ужин. Тогда это казалось хорошей идеей.
— Может, тебе стоит доверять своим инстинктам в чем-то, кроме убийства?
Август усмехнулся.
— Это плохая идея. Я бы, наверное, привез тебе церемониальный нож из Перу или что-то в этом роде.
— У тебя есть церемониальный нож из Перу? — спросил Лукас, оживляясь.
Август покачал головой.
— Мой брат сказал, что мне не стоит говорить об этом с тобой. Или о любом другом моем оружии. Или о моем плейлисте убийств. Или о моей любви к поп-дивам.
Лукас улыбнулся и неожиданно поцеловал его, повернув Августа так, что острый край стойки уперся в его бедра.
— Ты единственный в своем роде, Август Малвейни, — сказал он ему в губы.
— Так я слышал, — сказал Август, проникая языком в рот Лукаса. Его вкус отдавал зубной пастой.
— Я все еще не уверен, что согласен на счастливую жизнь и все остальное.
— Я переживу это. По крайней мере, до ужина.
ГЛАВА 8
Лукас
Во время еды они разговаривали. Вернее, Август говорил. О теории струн и формулировке относительного состояния, о существовании параллельных миров, и о том, что некоторые его коллеги считали его теории слишком необычными. Лукас мог бы прервать разговор, мог бы сменить тему, но он оказался очарован и более чем немного возбужден тем, с какой страстью Август говорил о предмете, который ему явно нравился.
Август бурно жестикулировал руками, его зеленые глаза сияли, а щеки раскраснелись, когда он как-то пытался объяснить сложные абстрактные понятия и сделать их понятными и простыми для обычного человека, такого как он. Когда Август находился в своей среде – преподавал – вся его неловкость словно таяла. Лукаса не интересовали никакие науки, кроме общественных, но Август объяснял свои идеи так, что вселенная казалась волшебной и полной возможностей.
Откуда у жестокого убийцы, человека, которому, по его признанию, нравилось причинять людям боль, такое детское удивление, когда речь шла обо всех возможностях мира? Лукас завидовал Августу. Он завидовал серийному убийце. Если что-то и должно послужить сигналом, что Лукас достиг дна, то это было именно оно, но ему все равно. Август – огромный сияющий маяк, а он – мотылек, отчаянно пытающийся подлететь поближе, чтобы ослепить его светом от того ужаса, в который превратилась его жизнь.
— Твои ученики, наверное, любят тебя, — наконец сказал Лукас.
Август замолчал, его взгляд метнулся вправо, как будто он думал об этом.
— Думаю, да. Я получаю много заявок на свои занятия и отличные отзывы.
Лукас улыбнулся. Август не умел притворяться скромным или смиренным. Он был уверен в своей гениальности.
— Я понимаю почему.
Август наклонил голову так, как он делал всякий раз, когда Лукас говорил что-то, что любой другой человек в мире счел бы кокетливым.
— Почему?
Лукас оглядел его с ног до головы.
— Потому что ты сексуальный, когда говоришь о физике, — признался Лукас. — Никогда не думал, что скажу такое вслух.
Перемена в Августе стала... ощутимой. Его приветливое добродушие превратилось в дикую интенсивность, от которой член Лукаса затвердел. Да, безумие Августа определенно ему нравилось.
Август изучал Лукаса таким горячим взглядом, способным расплавить сталь. Но почти так же быстро он исчез, сменившись на вежливый; Август прочистил горло, опустив взгляд на свою недоеденную курицу.
— Кроме того, что я веду себя грубо, доминируя в разговоре, — сказал Август, но не так, как будто он это имел в виду, а так, как его учили говорить, как учили вежливости, необходимой для того, чтобы считаться человеком во внешнем мире. — Я хочу знать о тебе.
Лукас в это верил. Август смотрел на него с таким видом, словно у него в душе еще оставалось что спасти, и это заставляло Лукаса нервничать, как будто он выпил слишком много кофеина, хотя он его не пил, потому что Август подумал о его лекарствах. Как психопат может быть самым внимательным человеком, которого он когда-либо встречал?
— Правда? — спросил Лукас.
Август нахмурился.
— Конечно. Я должен знать, во что ввязываюсь, если собираюсь взять тебя в мужья.
От его слов Лукас опешил. В них не было и следа юмора. Август Малвейни – убийца, которого он знал меньше трех дней, – сидел за столом и непринужденно обронил, что Лукас станет его мужем.
Странно то, что для Лукаса это казалось еще одним сюрреалистическим событием в длинном, длинном списке странных событий. Где его страх? Его чувство самосохранения? Мужчина просто сказал, что собирается взять его в мужья, как будто это уже решено, и это его не испугало. Просто... возбудило. И заставило почувствовать себя в безопасности. А Лукас никогда не чувствовал себя в безопасности. Или даже желанным. То, о чем он никогда и никому не сказал бы вслух.
Черт. Врачи не должны были выпускать его из психушки. Он явно сломался.
— Что ты хочешь знать?
Август подался вперед, его внезапная широкая ухмылка поблекла до приветливой улыбки, как будто он не был уверен, какой вариант подходит.
— Почему ты стал профайлером?
Лукас хотел сказать Августу, что ему не нужно притворяться с ним, что ему все равно, улыбается он или нет. Что он хочет, чтобы ему было комфортно рядом с ним.
Вместо этого он сделал глоток воды и ответил:
— У меня есть дар, верно? Я могу прикасаться к вещам и получать впечатления, видения, знать то, что не должен.
— Психометрия.
Лукас удивленно моргнул.
— Да, люди всегда хотят сказать, что я экстрасенс, но это тот, кто получает видения без предупреждения. Я должен прикоснуться к человеку или предмету.
Август внимательно наблюдал за ним.
— Неудивительно, что ты не любишь, когда к тебе прикасаются.
Неужели он говорил это Августу? Лукас начинал думать, что Август экстрасенс.
— Да, хреново знать, что даже твоя собственная семья считает тебя уродом.
— Я понимаю, — сказал Август. — Представь, что ты самый странный психопат в доме, полном психопатов.