— Каков его почерк?
— В Нью-Мексико он охотился в резервациях. На девушек и женщин из числа коренного населения. Рядом с нами нет резервации, но ясно, что он ищет уязвимые слои населения. Так что я бы начал с девушек из группы высокого риска. Но их будет нелегко отследить, когда секс-работники и наркоманы исчезают ежедневно.
Голос Каллиопы прозвучал угрюмо.
— Да, я этим занимаюсь. Насколько глубоко капнуть?
Август крепко сжал руль.
— Когда закончишь, я хочу, чтобы ты знала о нем больше, чем его проктолог.
— Поняла. Я свяжусь с тобой, когда у меня что-нибудь будет.
Каллиопа отключилась. Август чувствовал себя немного лучше, зная, что Каллиопа следит за Коном, а Адам и Ной присмотрят за Лукасом.
Он сомневался, что Лукас чувствует то же самое.
~
Августу нравилось позиционировать себя как профеминиста. Ему абсолютно пофиг, кого пытать – мужчину или женщину, если они того заслуживали. А Дороти Брайер заслужила. По его мнению, она была худшей из чудовищ. Та, которой доверили заботиться о детях, как о чужих, так и о своих собственных.
Она выглядела достаточно невинно. Если бы кто-нибудь увидел ее привязанной к металлическому раскладному стулу, то наверняка подумал бы, что Август – плохой парень. Так оно и было. Но она намного хуже. Она потела в своих брендовых леггинсах Lululemon и подходящей кофточке, ее конский хвост раскачивался, когда Дороти выкрикивала приглушенные проклятия в адрес Августа из-за заклеенного скотчем рта.
Обычно они паниковали, когда появлялись инструменты. Тогда понимали, что очаровать, подкупить или закричать не удастся. Они знали, что их вычислили. Дороти же... Она не испугалась, она пришла в ярость. Она что-то спрашивала у Августа.
Просто ради интереса, он сорвал скотч с ее рта.
— Простите, что вы сказали?
Она выдохнула через нос.
— Я сказала: ты хоть знаешь, кто я? Кто мой муж? Ты похитил не ту сучку, придурок.
Август знал, кто ее муж. Реджи Брайер. Магнат недвижимости. Август знал о Дороти все, потому что она публиковала все свои мысли и чувства в Интернете, используя социальные сети, чтобы вызвать сочувствие к своим больным или мертвым детям. Она сетовала на свою плохую генетику или ужасную судьбу. Спрашивала Бога, почему он продолжает забирать у нее детей.
— Ваш муж имеет хоть какое-то представление о том, кто вы? — спросил Август, проводя пальцами по хирургическим инструментам, разложенным на стерильном металлическом столе.
Вот он – малейший намек на страх, мгновенная паника, которую невозможно скрыть, какими бы лишенными чувств они ни были.
— Что, прости?
Август взял скальпель и поднес его к свету.
— Ваш муж знает, что вы сделали с его детьми? Что вы продолжаете делать с его детьми?
— Ты больной. Как ты смеешь говорить о моих детях. Ты даже представить себе не можешь, через какой ад я прошла. Моя жизнь – это кошмар.
С этими словами Дороти начала рыдать, настоящие слезы текли по ее лицу. Август схватил другой металлический складной стул и громко заскрежетал им по бетону, прежде чем сесть перед ней, облокотившись на спинку, лицом к Дороти.
— Дороти, давай обойдемся без театральных представлений. У меня иммунитет к слезам, рыданиям или мольбам. У меня от этого только голова болит.
Она деликатно фыркнула.
— Ты гребаный монстр.
— Я монстр, ты монстр, — усмехнулся Август, медленно проводя скальпелем по ее предплечью. Дороти даже не вскрикнула, а только зашипела, когда кровь расцвела на ее белоснежной кофточке. Теперь Дороти смотрела на Августа, ее слезы исчезли так же быстро, как и появились.
— Она была дорогой, придурок.
Август думал, что это будет весело, но Дороти оказалась просто утомительной.
— Похороны тоже стоят дорого, но ты, похоже, любишь их планировать. Забавно, ведь черный тебе не идёт.
Она изо всех сил старалась снять скотч с запястий, двигая ими то в одну, то в другую сторону. Август позволил ей вымотаться. Дороти откинулась на спинку стула и злобно посмотрела на него.
— Кто ты, блядь, такой?
— Зачем ты это сделала? — спросил Август, игнорируя ее вопрос.
— Что сделала?
— Убила их? Причинила им боль? Утопила, задушила... Зачем убивать бедных, беззащитных детей?
— Я не убивала! Оба моих ребенка родились больными. Сколько бы врачей они ни посещали, сколько бы лекарств ни пробовали, ничего не помогало. Почему ты так поступаешь со мной? Я была хорошей матерью.
— Оба ваших ребенка родились больными? — спросил Август, притворяясь заинтересованным.
— Да. Именно это я и пытаюсь тебе сказать. Я не знаю, что ты слышал, но клянусь, я любила своих детей. Я была хорошей матерью для них. Пожалуйста, ты должен мне поверить.
Август рывком поднялся на ноги и смотрел, как Дороти перестраивается. Она думала, что ситуация изменилась, что она каким-то образом взяла верх. Август подошел к столу и взял небольшую стопку документов. Когда он сел, в его руках была фотография, на которой изображена девочка лет четырех.
— Этого ребенка вы любили? Та, для кого вы были такой хорошей матерью?
— Да. Посмотри на нее, — всхлипывала она.
Август бросил Дороти фотографию, наблюдая, как та падает ей на колени.
— Она умерла от передозировки лекарства от аллергии.
— Коронер сказал не это, — огрызнулась Дороти, сжав рот в жесткую линию.
— А этот ребенок? Ваш сын, Хантер. Шесть лет. Вы его тоже любили?
— Конечно, любила.
— Тем не менее, вы задушили его подушкой.
Глаза Дороти расширились, затем сузились, когда она усмехнулась.
— Ты не сможешь это доказать.
— Вы знаете, что в его горле были найдены волокна? Коронер просто не обратил на это внимания.
— Ты сумасшедший.
— Допустим, я вам поверил. Что вы любили своих двоих детей, и это просто невезение и плохая наследственность забрали их. Допустим, я вам поверил… — Август встал, держа в руках другую фотографию, еще одного ребенка. — У детей есть плохая привычка умирать рядом с вами, Дороти. У них тоже были плохие гены? Бенни Ортега – десять месяцев, Гарри Беккет – три года, Джинджер Данниган – пять лет, Флора Эккерд — два года.
Перечисляя каждого ребенка, Август бросал фотографию ей на колени. Всего было десять детей, о которых они знали, и, вероятно, несколько, о которых они не знали.
Дороти больше не говорила, только кипела. Она явно была психопаткой, как и он. Не чувствовала ни вины, ни угрызений совести. Она была акулой, холодной и расчетливой. Уже сейчас пыталась провернуть ход, продумать свой следующий шаг. Отчасти Август хотел продолжать играть с ней. Думал медленно мучить ее, желая, чтобы Дороти почувствовала страх и тревогу, которые наверняка испытывали ее дети, преданные единственным человеком, которому они должны были доверять больше всего.
Но это было бы скучно. Дороти всего лишь пустая оболочка, едва ли человек. Телефон Августа завибрировал в кармане. Август положил нож на поднос и потянулся в карман. Лукас.
— Одну минуту, — сказал Август Дороти. Он ответил: — Что случилось?
Прежде чем Лукас успел что-то сказать, Дороти начала кричать.
— Помогите мне! Помогите! Пожалуйста, он кровожадный убийца!
Август вздохнул, отложив телефон, чтобы снова заклеить ей рот скотчем. Дороти снова начала яростно ругать его. Возможно, она станет его первой жертвой, которая прожует кляп.
Август снова поднял трубку.
— Все в порядке?
— Почему на заднем плане женщина кричит о кровожадном убийце? — спросил Лукас.
— Потому что она королева драмы, — сказал Август, услышав приглушенный голос за спиной.
— Ты... убиваешь женщину?
— Я убиваю детоубийцу, которая оказалась женщиной. Сейчас двадцать первый век, дорогой. Равные права и прочая хрень. Ты позвонил мне, чтобы отругать меня за убийство женщины?
Лукас тяжело вздохнул.
— Нет. Я позвонил, чтобы поругать тебя за то, что ты послал своего брата и его парня посидеть со мной.
Август нахмурился.
— А что? В чем проблема? Адам ведет себя как придурок? Ты привыкнешь к этому, обещаю.