Лукас прикоснулся языком к оставленным им ранам, и Август понадеялся, что он вырезал свое имя на его теле так же, как Лукас запечатлелся в его психике. Он уже был так близок к кульминации. Лукас вбивался в него с упоением, его рука работала над ним жестко и быстро, его дыхание доносилось до уха Августа. Потом Лукас кончил, по его телу пробежали сладострастные всплески, а по коже поползли мурашки.
— Вот черт, — прорычал Лукас, когда освобождение Августа хлынуло в его сжатый кулак. Он надавил ладонью между лопаток Августа, прижимая его грудью к матрасу, вцепился руками в плоть его бедер, чтобы с силой войти в него. Затем Лукас накрыл собой Августа, с криком уткнувшись в его кожу, когда исторгался в него. Лукас, казалось, не спешил освободиться от тела Августа, и они просто лежали так, соединенные, пока обмякший член Лукаса не выскользнул сам собой.
— Это было... — сказал Лукас, затем прервался.
— Грязно? — предложил Август, смеясь.
Лукас провел носом по шее Августа.
— Я хотел сказать «горячо». Но нам нужно прибраться. И, наверное, сменить постельное белье. Выглядит как место преступления. И пахнет так же.
Спустя какое-то время Август смог заставить себя сдвинуться с места. Они приняли душ, оба не торопясь, наслаждаясь обжигающей водой. Лукас с особой нежностью промывал порезы Августа. У него бывали раны и похуже, чем порезы от крошечного кинжала, но ему нравилось, что Лукас заботится о нем, как в ту ночь. Это было непривычное ощущение, когда кто-то ведет себя так, будто ему нужно заботиться о нем. Как будто он был достоин заботы и внимания.
Обсушившись, Лукас намазал каждый порез антибиотической мазью и тщательно их перевязал. Только когда они снова оказались в постели, он позволил Августу обнять его, заставив принять позу маленькой ложки, чтобы он мог прижаться носом к его влажным волосам.
Лукас сказал:
— Если я не смогу сделать этого... если я начну терзаться совестью... мне нужно, чтобы ты сделал то, что я не могу. Я, наверное, буду ненавидеть себя за это, но мне все равно нужно, чтобы ты это сделал. Эти девушки заслуживают правосудия.
Август прижался поцелуем к плечу Лукаса.
— Ты справишься. Но если нет – по любой причине – у тебя есть я. Я всегда с тобой.
— Что, если он откажется говорить? Пытки имеют печально известный низкий процент успеха.
— Мы получим нужную нам информацию с ним или без него. Он не сможет рассказать нам ничего такого, чего бы Каллиопа в конце концов не нашла. Но он заслужил свое время на конце моего ножа или любого другого инструмента, который я решу использовать. Это то, что я делаю. Это то, для чего я был создан. Он заслуживает всего, что его ожидает.
— Я очень хочу быть тем, кто это сделает.
— Тогда ты сделаешь.
Голос Лукаса дрожал. Август не знал, была ли это ярость или страх... или и то, и другое.
— То, что он сделал... они все сделали. Я хочу, чтобы они заплатили. Даже те, кто просто наблюдал. Все, кто наживался на страданиях девушек, все они заслуживают самых средневековых пыток, какие только можно себе представить.
— Тебе нужно поспать, — мягко напомнил ему Август.
— Они чертовы монстры, — прошептал Лукас, почти про себя.
— Да, но у тебя есть я, а я – монстр, которого боятся другие монстры.
ГЛАВА 20
Лукас
Утром Лукас был спокоен. Он не мог перестать смотреть на маленькие бинты, закрывающие раны Августа, пока делал перевязку. Это сделал он. Лукас взял нож и вырезал часть себя на коже Августа. Останутся шрамы? Будут ли они постоянно напоминать об их совместной ночи?
Он должен чувствовать вину за это, верно? Август сказал, что ему это понравилось, и он был первым, но в глубине души он не мог не задаваться вопросом, что это делает его не лучше Кона. Ему нравилась боль Августа, его покорность; это пробудило в Лукасе какой-то странный животный инстинкт, о котором Лукас даже не подозревал. Хуже того, ему не терпелось сделать это снова.
Кровать просела, когда Август сел рядом с ним.
— Хватит.
Лукас бросил на него испуганный взгляд.
— Что?
— Хватит прокручивать в голове прошлую ночь, сомневаться в том, что мы сделали, и препарировать, кто ты как личность. Я буквально вижу, как ты пытаешься собраться с силами, чтобы устроить хороший разбор. То, что мы делали прошлой ночью, было на сто процентов по обоюдному согласию. Это не делает тебя плохим человеком, если тебе это понравилось. Между нашими сексуальными играми и тем, как Кон издевается над женщинами ради развлечения, большая разница с футбольное поле. Ты знаешь это.
Так ли это?
— Ты в порядке? — спросил Лукас, меняя тему разговора, изучая бинты на плече Августа.
Август нахмурился.
— А с чего бы нет? О, ты имеешь в виду царапины на моей спине? Ты мог бы нанести больше вреда своими ногтями. Что меня тоже устраивает, если тебе интересно. Но я не просто в порядке. На самом деле я немного возбуждаюсь каждый раз, когда один из них болит. Если бы я мог вести занятия без рубашки, чтобы все видели, что ты со мной сделал, я бы так и сделал. Мне нравится носить твои следы. И если бы ты был честен, ты бы признал, что тебе это тоже нравится.
Лукас прильнул к Августу в поцелуе, который затянулся, а затем прижался лбом к лбу Августа.
— Я просто ненавижу ждать. Я понимаю, что нужен план нападения, чтобы уничтожить какую-нибудь злобную банду скинхедов, но ждать, чтобы убрать Кона с улицы, это... удручает. Я просто хочу, чтобы все закончилось. Я хочу знать, что эти женщины в безопасности, а если нет, то хотя бы знать, что не будет других жертв.
Август снова поцеловал его.
— Я знаю. Просто потерпи еще немного. Я обещаю тебе, что все почти закончилось.
— И что потом?
Лукас не собирался задавать этот вопрос вслух. Но это один из вопросов, которые уже несколько дней крутились у него в голове. Вопрос, который заставлял его чувствовать себя еще более виноватым за то, что он беспокоится о своей личной жизни, когда люди умирают.
— И что потом... что? — спросил Август.
Лукас начал вставать.
— Ничего.
Август снова притянул Лукаса к себе.
— Нет, ни ничего. Что значит… и что потом?
— Что насчет нас? Что будет, когда все закончится? — пробурчал Лукас.
Август махнул рукой.
— Мы съедемся, поженимся, будем жить такой жизнью, о которой большинство людей может только мечтать. — Лицо Августа изменилось, его выражение омрачилось. — Если только ты этого не хочешь. — Лукас застыл на месте, но Август продолжал говорить. — То мне нужно, чтобы ты отложил этот разговор до того, пока мы решим вопрос с Коном, потому что я не могу идти на дело, думая, что никогда больше тебя не увижу.
Лукас знал, что Август скажет что-то подобное. В глубине души он знал, что Август говорил серьезно, когда сказал, что никогда его не отпустит. Никогда. И ему это было нужно. Самой темной и глубокой его половинке – той, которая, по словам Августа, есть у всех – Лукасу нужно было знать, что Август никогда не перестанет бороться за него. Ему нужно было услышать эти слова. Не один раз. Возможно, каждый день. Его темной части хотелось видеть отчаяние в глазах Августа при мысли о том, что он может его потерять, и, возможно, это делало Лукаса садистом, но это было все равно, что надавить на синяк. Ему нужно было знать, что у Августа все болит так же сильно, как и у него.
Лукас тяжело сглотнул.
— Ты ведь понимаешь, насколько это безумно? В глазах окружающих мы выглядим безумцами.
Август пожал плечами.
— Ну и что с того? Для посторонних ты сумасшедший. Я тоже. Кого волнует, что думают люди?
— Да, ты прав. Наверное, я просто устал от того, что на меня глазеют, понимаешь? Я всегда чувствую себя как фрик из шоу, — признался Лукас.
За исключением короткого времени работы в ФБР – еще до того, как все узнали его секрет, – Лукас всегда был аутсайдером, изгоем, как его мать. Даже дед не хотел его видеть. Но как бы ему ни нравилось греться под навязчивым вниманием Августа, это вызывало чувство, что на него все время светит прожектор.