Гнев Оберона сменился удивлением. Он почесал подбородок.
— Это проклятие нашей земли и позор нашего Величества, приятель. Если вам хватит хитроумности смертного, чтобы все исправить, можете рассчитывать на половину королевства. Теперь слушайте… Вы прибыли из земли, где законы природы точно так же неизменны, как пути планет. Но в нашем несчастном королевстве ничто не постоянно, и время от времени обязательно все меняется, чего ни коснись, естественно, без всяких предупреждений. Но вы не переживайте, сейчас мы позовем королевского портного…
— Так эти изменения и называются заклинаниями?
— Да, вы схватываете все на лету. Существует древнее пророчество, дающее надежду. В нем говориться, что появится герой с рыжей бородой, который все изменит, но я сильно сомневаюсь в этом. К тому же с каждым заклинанием положение дел становится все более горестным, даже хуже горчицы, понимаешь? Например, эльфы из свиты королевы если уж начинали веселиться, то могли прыгать от радости хоть всю ночь. Теперь они быстро устают, их приходится заставлять радоваться, поскольку это делает счастливой королеву, которая любит, когда ее развлекают. А вот, например, мой большой драгоценный камень. После недавних метаморфоз он потерял все свои свойства… Ой, кстати, где эта побрякушка?
Оберон осмотрел свой сверкающий камзол.
— Я так и знал! Этот маленький индус, паршивец, грязный злодей, вор-карманник! Я ограблен! Я, король, — ограблен в собственном дворце!
Оберон запрыгал по комнате, как одна из его древесных лягушек.
— Чтоб его черти сожгли! Скорпионы изжалили! Чтоб его поджарили молнии! Черномазый маленький жулик, вонючий подлец!
Барбер вынужден был заткнуть пальцами уши. Когда поток брани иссяк, он опустил руки и спросил:
— Наверное, Вашему Величеству не стоит оставлять это просто так? Мне кажется, ему не помешал бы урок дисциплины.
— Дисциплина? Титания безумно любит его и печется о нем до крайности. Я ничего не могу с ним поделать, а ведь он еще совершит какое-нибудь гнусное злодейство, учитывая, какое беззаконие творится на нашей оскверненной земле. Эх, тьфу! Никогда не носите корону, друг мой Барбер. Она делает блестящим лоб, но не ум, да и на сердце тяжесть, — он зевнул. — Пора спать. А вы можете идти в свою комнату. Третья арка слева. Если она, конечно, еще на месте после этого дерьмового заклинания. Эльф проводит тебя.
Король принялся расшнуровывать свои башмаки. Барбер оставил его, слыша, как Оберон довольно бодро напевает:
Комната оказалась на месте, но там не было ни стекол на окнах, ни занавесок, и лучи утреннего солнца беспрепятственно растекались по полу. Видимо, для эльфов спать днем было так же естественно, как для смертных ночью. Барбер задался вопросом, сможет ли он перестроиться на такой же режим, и, утвердительно ответив себе, улегся в огромную, покрытую шелком кровать, занимавшую почти целиком всю комнату. В голову пришла вдруг мысль о том, что при любой форме безумия нешуточное желание заснуть, скорее всего, не проявило бы себя. Это придало ему чувство уверенности в реальности происходящего, пока он не вспомнил слова Оберона о том, что ни в чем нельзя доверять здешним законам природы. Пытаясь понять, нет ли здесь логического противоречия, он незаметно задремал.
Глава 4
Разбудил его звук похожий на полоскание горла, негромкий и затяжной, как от крошечного будильника. Барбер проигнорировал его вначале, но, поняв, что ему придется так или иначе проснуться, открыл глаза. У кровати стоял маленький, сухонький эльф с кожаной сумкой в руке.
— С до-о-обрым утром, уважаемый господин, — протянул человечек. — Я королевский портной. Их Светлейшество велели мне позаботиться о вас.
Барбер встал с кровати, пальцами ног по привычке отыскивая тапочки, которых, естественно, не оказалось. Эльф вытащил рулетку, отметки на которой располагались неравномерно, как будто указанные на ней дюймы были разной длины.
— Хм-м-мм, — протянул портной. — Какой вы, однако, крупный смертный. Но ничего, я справлюсь, уж не сомневайтесь, смастачим вам и штаны, и камзол.
Он стал вынимать из сумки одежду: нижнее белье, рубашку, короткие и широкие в бедрах кальсоны. Все подходило по размеру, до тех пор пока Барбер не начал примерять камзолы с сильно зауженной талией и окорокообразными рукавами, которые никак не подходили для его почти квадратного, не имеющего талии торса.
8
Песня шута из финала пьесы Шекспира «Двенадцатая ночь, или Что угодно» (Пер. Э. Линецкой).