— Какое большое брюхо, — проворчал эльф, затолкал самый большой из камзолов обратно в сумку, пробормотал что-то и вынул снова.
На сей раз талия оказалась в порядке, но Барбер все равно нашел к чему придраться:
— Он все еще узкий в плечах.
Эльф помог снять жакет и ощупал лопатки Барбера. Когда пальцы человечка коснулись спины Барбера, тому показалось, что он ощутил что-то вроде жжения на каждой лопатке.
— Фьють! — присвистнул портной. — Да у вас будет нехилая пара крыльев, прежде чем успеете состариться! Пожалуй, придется сшить камзол поширше.
— Что?
— Придется сделать камзол свободнее, на вырост, — повторил эльф. — И еще надобен воротник.
Портной вынул из сумки накрахмаленный гофрированный воротник, который был, наверное, десяти дюймов в толщину и добрых тридцать в диаметре.
— Вот это воротник? Или я должен носить его вокруг пояса? — возмутился Барбер.
Морщинистое лицо эльфа осталось беспристрастным.
— Воротник. Надеваете и застегиваете на эти крючочки.
— Да уж, — проворчал Барбер. — Я представал без обуви перед Сыном Неба[9], надевал белый фрак ради президента Третьей Республики и шелковые бриджи для короля Испании. Полагаю, смогу выдержать и это.
Портняжка помог ему надеть воротник, встав на цыпочки, чтобы застегнуть его.
— Как, черт возьми, вы в этом кушаете?
— Приходится тянуть шею повыше, чтоб не испачкаться в подливке.
— Как тебя зовут? — спросил Барбер.
— Ангус, господин.
— Сколько тебе лет, Ангус?
Барберу до сих пор казалось, что он окунулся в какой-то ненастоящий мир, однако, несмотря на всю его нелогичность, все выглядело удивительно реальным.
— Одна тысяча двести пятьдесят лет, господин.
И снова, еще сильнее, чем когда-либо, у Барбера возникло ощущение, что ему беззастенчиво врут. Он усмехнулся.
— А в действительности сколько, Ангус?
Почтительный взгляд сменился гримасой беспокойства.
— Ну-у, ваша юная светлость, может, я и убавил чуток. Одна тысяча пятьсот девяносто и еще один год, с тех пор как…
— Да ладно. Ты выглядишь не старше, чем на тысячу. — Эта маленькая победа дала Барберу утешительное чувство превосходства. — Ну что ж, расскажи мне что-нибудь об этой стране. Насколько простираются ее границы?
— Ширина, что ли?
— Что находится, к примеру, к северу отсюда? А так-же на востоке, на юге и западе.
— А это смотря, где север. Иной раз он находится прямо. Давеча указывал на Кобольдские холмы.
— И что это за Кобольдские холмы?
Ангус, замявшись, сунул за пазуху зеркало, которое исчезло там, даже не оставив выпуклости.
— Холмы, где живут кобольды, — ответил он.
— Ну и кто же они, эти кобольды[10], — допытывался Барбер, смутно вспоминая, что в юности слышал это слово, но позабыл его значение.
— Я понятия не имею, честно, господин. — Глазки портного забегали, и ложь была столь очевидной, что даже сам эльф понимал это. — Если ваша одежда понравилась вам, дозвольте мне уйти.
И, не дожидаясь ответа, он выскользнул из комнаты.
— А как насчет бритвы? — крикнул Барбер вслед, но портного уж и след простыл.
Он потер пальцами щетину, обыскал мебель, но не обнаружил ничего, что могло бы помочь ему исправить ситуацию, поэтому пожал плечами и отправился на поиски короля.
Сводчатые залы королевских апартаментов были пусты, но вскоре Барбер услышал звуки голосов и направился в их сторону, справедливо предположив, что там находится трапезная. Она оказалась длинным залом с высоким потолком и огромными арками окон, тоже без стекол. «Неужели сюда никогда не попадает дождь, и никто не простужается?» — подумал он. Удивительно яркий лунный свет Волшебной страны проникал в центр комнаты, освещая обитателей дворца, изволивших завтракать.
Стол длиной в двадцать футов был покрыт скатертью из дамасского шелка, спадающей до самого пола. На дальнем конце восседала Титания. Увидев Барбера, она величественно улыбнулась. Позади нее стояли Гош и философ брауни, оба в лакейской одежде. С другой стороны, спиной к Барберу, сидел Оберон, также с двумя прислужниками по бокам. Король только что доел какое-то кушанье, и один из лакеев быстрым движением убрал из-под его носа золотую тарелку. В этот момент четверо высоких гоблинов, стоявших вдоль стола по обе стороны, вытянулись в струнку, подняли серебряные трубы и, надув огромные щеки, громко протрубили. Барберу показалось, что этот мотив он однажды уже слышал на коронации Георга IV.