Он начал карабкаться дальше. Немного не доходя до вершины, живая изгородь вдруг резко разошлась в стороны, и взгляду его открылась песчаная площадка. Посреди нее, в нескольких метрах от места, где Барбер остановился, он увидел еще одного туземца, с длинным лошадиным лицом и в странной одежде из материала, похожего на твид, с красной шелковой лентой, переброшенной через грудь. Туземец держал обеими руками кривую палку и яростно бил ею по песку, поднимая небольшие фонтаны песчинок.
— Привет, — сказал Барбер.
Туземец посмотрел на него через монокль, после чего замахнулся палкой через плечо и снова резко опустил…
Свиищь-буумп!
— Тридцать четыре, шестьдесят два, — сказал туземец, и в этот момент в глаз Барбера угодила песчинка.
— Извиняюсь, — коротко бросил незнакомец, чуть повернулся и снова ударил палкой, так что следующие брызги песка улетели в другом направлении.
— Тридцать пять, шестьдесят семь, — пробубнил он.
Барбер проморгался и спросил:
— Прошу прощения, вы не сможете показать мне дорогу к Кобольдским холмам?
Свиищь-буумп!
— Тридцать три, шестьдесят один.
Барбер повысил голос:
— Эй, вы можете мне сказать…
Лицо с моноклем повернулось к нему, словно перископ подводной лодки.
— Уважаемый смертный, я вовсе не глухой.
— Тогда почему не отвечаете?
— Не могу.
— Вы хотите сказать, что не знаете?
— Конечно, я знаю. Но я не могу сказать вам.
— Почему нет?
— Потому что я вас не знаю. Мы не были представлены. А между тем вдруг вы какой-нибудь негодяй?
Борясь между смехом и раздражением, Барбер ограничился сердитым фырканьем.
— Послушайте, — сказал он. — Я на государственной службе.
Он взмахнул палочкой.
— Вот моя верительная грамота. Теперь предположим, что…
— Бесполезно, старина. Мне очень жаль и все такое прочее. Ничего личного.
— Но это важно…
— Несомненно. Вполне понимаю. Безопасность королевства и все такое прочее. — Он поднял руку и постучал по своему лбу указательным пальцем. — Ах, придумал! Найдите старого Джиба. Он живет внизу дороги. Начитанный малый, ему все равно с кем разговаривать. Он может познакомить нас.
Он повернулся к Барберу спиной и замахнулся снова.
— Сорок один. Пятьдесят восемь.
Живая изгородь резко пошла вниз и, повернув, опять стала прежней — зеленые кусты и травы. Барбер прошел несколько сотен ярдов, и, наконец, оказался перед той самой развилкой, где его поджидал головастый софист, у которого был открыт один из его трех зеленых глаз.
— Ты делаешь успехи. Теперь, когда ты понял неоспоримую логику ситуации, почему бы не сделать следующий шаг? — поинтересовался трехглазый. — Откажись от своего похода и присоединись к силам прогресса. Для достижения великой цели требуется совсем немного временного насилия.
Барбер крепче сжал в руках палочку из слоновой кости и мрачно двинулся к трехглазому.
— Послушайте, — сказал он. — Я иду к кобольдам, и если вы не скажете мне, как туда добраться, то прямо сейчас произойдет акт насилия!
Существо подняло все три брови… или, точнее, опустило их, поскольку находилось в перевернутом состоянии.
— Ты угрожаешь мне, смертный?
— Вы чертовски прозорливы, да, я угрожаю вам!
— Очевидно, ты ничего не добьешься в борьбе с кобольдами.
— Почему же?
— Недовольство — это последствие использования инструментов силы, не так ли? Даже старый невежественный нимфоманьяк Оберон понимает это.
— Ну да, — признал Барбер, против своей воли втягиваясь в разговор.
— Чтобы начать борьбу против кобольдов, тебе приходится использовать инструмент силы против меня, — торжествующе продолжил трехглазый. — Таким образом, ты берешь на вооружение методы кобольдов. В более глубоком смысле, который выходит за рамки внешности, ты и сам — кобольд. Таким образом, ты не можешь препятствовать им, потому что в итоге препятствуешь самому себе. Квод эрат дэмонстра… Ай!..
Барбер ткнул в него концом палочки, но, прежде чем та вступила в контакт с толстым брюхом перевернутого интеллектуала, она испустила длинный разряд голубого огня. И как только Барбер коснулся трехглазого, тот весь покрылся фосфоресцирующим сиянием.