— Пусть он очнется. Пусть он очнется до рассвета…
Барбер сел и с шипением потрогал шишку на голове. Увидел Малацею на другой стороне реки. Девушка вскочила на ноги.
— Мой возлюбленный смертный! — воскликнула она. — Вернись, я знаю заклинание, которое снимет твою боль.
— Да? — с враждебностью в голосе протянул Барбер. — Я уже видел, как ты это делаешь… ты и твой дружок Дракула чуть не прикончили меня. Еще немного — и мне больше не пришлось бы никогда страдать от головной боли.
Свет, исходящий то ли от луны, то ли от подступающего дня, был достаточно ярким, чтобы увидеть две большие слезы, прокатившиеся по щекам феи.
— Ах, ни за что, клянусь! Мое сердце разрывалось от счастья, когда ты спасся от лап демона Сливы.
— Демона кого?
— Сливы. Я не смею перечить ему, делаю так, как он приказывает. Все сливы жестокие и злые, но этот хуже всех. Его сердце высохло, и он жаждет крови смертных.
— И ты помогаешь ему в этом?.. Замечательно. — Барбер был неумолим.
— О… — она заломила пальцы рук, — Как я могу доказать свою чистоту перед тобой? Откуда мне было знать, что среди смертных, которые проходят через этот лес, окажется мой собственный возлюбленный? Ах, вернись и помоги мне искупить вину, доказать, что мне можно верить!
Барбер огляделся, высматривая среди высокой травы свою пропавшую обувь, одновременно прислушиваясь к своему внутреннему голосу, чтобы распознать ложь. Внутренний голос молчал. Либо Малацея действительно говорит правду, либо его новое шестое чувство не срабатывало, повелось на эмоции.
— Спасибо, — наконец выдавил он. — Я лучше побуду здесь, чтобы не встречаться с твоим приятелем. Что стало с моей палочкой?
— Ты не должен его бояться. Послушай, я докажу свою честность, раскрыв его тайну. Дождись солнца. Дневной свет не позволяет ему отойти от своего дерева. Ты должен вкусить его плодов, и тогда он уже не сможет навредить тебе. Если пройти сто пятьдесят шагов вверх по течению, придешь к дереву, у которого отломана макушка, ты его сразу заметишь.
— Ага! — Барбер нашел свою обувь и надел. Она оказалась мокрой. — Хорошо, я дождусь утра и попробую.
— А сейчас иди ко мне. Поспеши! — Фея посмотрела на небо, ставшее ярко-розовым по всему горизонту. — Сейчас разгорится рассвет, а я должна вернуться к своему собственному дереву.
— Что стало с моей палочкой? — повторил Барбер.
— Я не знаю.
— Лжешь.
Фея заплакала, теперь уже совершенно откровенно. Барбер имел достаточный опыт и ночной клубной жизни, и дипломатии, чтобы выработать некоторый цинизм в отношении женских слез. Не глядя на Малацею, он принялся стряхивать с себя засохшую грязь.
Фея топнула ножкой:
— Слива забрал палочку, а куда дел, я не знаю. И теперь, раз уж у тебя есть мое полное признание, не хочешь ли ты…
— Не хочу, — ответил Барбер.
Казалось, что его внутреннее чутье разрывалось между ощущением правды и неправды одновременно. Вероятно, Малацея подозревала, где находится палочка, но не знала точно. Увидел упавший ствол, Барбер опробовал его на прочность и сел, достал мешок с провизией. Еда уцелела. Наспех перекусив, он поинтересовался:
— Если ты действительно хочешь исправить мое впечатление о тебе, тогда скажи, как добраться до Кобольдских Холмов.
— Иди прямо. За лесом будет равнина, по ней еще час или два ходьбы, и когда увидишь холмы на горизонте, значит, ты уже рядом. В той земле обитают странные и дьявольские существа. Это все, что я знаю.
Барбер нахмурился. Скорее всего, Малацея говорила правду. Пристально наблюдая за ним с того берега, она вдруг развеселилась.
— Ты вернешься, теперь я точно знаю! Я — твоя судьба, а ты — моя. Мы с тобой созданы друг для друга, хотя ты смертный, а я всего лишь фея дерева, которую можно увидеть только при свете луны. А теперь — до встречи! Надеюсь, до скорой.
— Прощай, — Барбер немного смягчился. В конце концов, фея оказалась не настолько плохой.
— Нет, не прощай. Мы встретимся снова и странно… — Звенящий смех, который сопровождал ее речь, начиная с первого разговора, когда они только встретились, словно пробежался по нотам, сначала вверх, затем вниз. — Ты будешь обласкан судьбой, смертный, но перед тем тебе придется потерять себя в поисках самого себя.
Она удалилась в гущу деревьев и скрылась, но некоторое время до Барбера еще доносилось ее прерываемое ветром пение:
И вдруг, едва только первый луч солнца блеснул над рекой, голос ее резко смолк, а в лесу стало совершенно тихо.