Казначей продолжал рассказывать об Ордене и его иерархии, пока у Бореля не начали слипаться глаза и он не испросил дозволения удалиться.
Через пару дней Борель спросил Зердай:
— Любишь меня?
— Ты знаешь, что люблю, мой повелитель!
— Тогда сделай для меня одну вещь.
— Все что угодно, дорогой мой господин.
— Я хочу получить почетное членство в Ордене.
— Но сэр Феликс, им удостаивают только самых важных аристократов, вроде короля Гозаштанда! Не представляю, что тут можно сделать…
— Предложи это Кубанану. Что тебе стоит? И не отставай от него, пока он не согласится. Тебе он доверяет.
— Постараюсь, драгоценный мой. И я надеюсь, что Шургез никогда не вернется.
Это странное замечание осталось без внимания поглощенного в свои думы Бореля, хотя в любом другом случае он непременно бы призадумался. — Еще один вопрос. Есть в Миши хорошие кузнецы? Которые умеют обращаться с металлом? Мне нужен мастер, который бы сделал действующую модель двигателя.
— Я найду его для тебя, мой рыцарь.
Зердай направила Бореля к некоему Хенджаре бад-Кавао, коротышке микардандцу, которого представительный землянин сначала ослепил блеском своих наград, а потом взял с него клятву под страхом смерти никому ничего не рассказывать.
Борель поведал мастеру о придуманном им колесе с чередой выступающих наружу спиц с грузиками на их концах, прикрепленных к ободу так, чтобы они могли свободно поворачиваться в плоскости вращения самого колеса. Когда спица, вместе с колесом, оказывалась в верхней позиции, она падала назад и становилась торчком к ободу. Поэтому казалось, что в любой момент времени грузики на спицах с одной стороны колеса находятся дальше от оси и сильнее тянут обод вниз, а поэтому он должен постоянно вращаться.
Борель достаточно разбирался в технике, чтобы понимать абсурдность этой идеи, хотя и не знал точно, почему колесо вращаться не будет. С другой стороны, здешние туземцы во всем этом понимали еще меньше него, а поэтому можно было втюхать им такую машину, ничего не опасаясь.
Вечером Кубанан заявил:
— Сэр Феликс, мне в голову пришла блестящая идея. Не согласитесь ли вы стать почетным членом нашего достопочтенного Ордена? Право, благодаря этому вы получите большие преимущества — причем не только живя в Микарданде, но и повсюду на нашей планете.
Борель изобразил крайнее удивление:
— Я? Премного благодарен, ваше превосходительство, но вправе ли чужеземец вроде меня рассчитывать на такую честь? — А про себя он при этом подумал: «Ну и умница эта Зердай! Если бы я только мог быть ее женихом…» На мгновение он даже заколебался — стоит ли ему от нее избавляться, когда она исполнит предназначенную ей роль.
— Чепуха, мой дорогой, конечно, вы вправе. Больше того, я предложил для вас полное членство, но Совет указал, что наша конституция разрешает получать его только родившимся в Микарданде нашим соплеменникам. В то же время звание почетного члена Ордена даст вам почти все привилегии, а обязанностей у вас будет несравненно меньше.
— Я вам так признателен! Просто переполнен чувствами!
— Конечно, будет небольшая процедура инициации.
— Что? — Борель постарался сохранить невозмутимый вид.
— Без нее никак не обойтись, исключение может быть сделано только для правителя страны. Но вам нечего опасаться: вас ждет всего лишь продолжительная церемония и ночное бдение. Я познакомлю вас с этим ритуалом. И вам надо будет обзавестись церемониальными одеждами, я дам вам их список.
Борель пожалел, что не запросил в полтора раза больше денег на печатание лотерейных билетов.
Инициация оказалась процедурой не только дорогой, но и чрезвычайно занудной. Братья в фантастических балахонах и причудливых масках то и дело бормотали какие-то мистические распевы. Борель стоял перед Великим Магистром Ордена, высоким кришнанцем с вытянутым лицом, которое казалось деревянным, какое бы выражение владелец ему ни придавал. Борель отвечал на бесконечные вопросы, а так как обращались к нему на древнем диалекте гозаштандского языка, сам он большей частью не понимал, с чем соглашается. Ему поведали о славной истории Ордена, его могуществе и блестящем будущем. Землянина также обязали защищать Орден и верно служить его интересам. Буде же он нарушит свои клятвы, на его голову обрушатся все мыслимые и немыслимые кары.