На следующее утро после завтрака он вытащил большой сине-белый флаг на древке и установил его на крыше дома. Объяснил, что это сигнал кобольдам о том, что он хочет с ними торговать. Но ни в тот день, ни на следующий никто не появился. На второй вечер за ужином Фоссет выглядел весьма обеспокоенным.
— Не знаю, что с ними стряслось, обычно они как мухи на мед слетаются. Никогда еще не было, чтобы эти проклятые горные язычники отказывались торговать. Это подозрительно. Мне бы не хотелось остаться без возможности обмениваться с ними, ведь я же не смогу работать без инструментов.
— Что, если я схожу к ним и выясню, в чем дело? — осторожно предложил Барбер.
— Святой Георгий, верно! Эти мерзавцы слишком привередливы насчет чужаков, но раз вы назвали себя послом, то сам Господь велел вам отправиться туда. Как говорится в пятьдесят седьмой главе Исайи: «Посылать послов твоих и унижаться до преисподней». И вот что, мистер, утречком и ступайте, а я дам вам на дорожку кувшин плодового вина.
Барбер уже раскаялся в своем предложении, но ничего другого не оставалось. На следующий день он отправился через холмы к Пещерам Кобольдов. По дороге он начал жалеть еще больше, коря себя за глупость. Было слишком жарко. Это путешествие заставило его вспомнить об уже проделанном походе, о котором он за это время успел позабыть. И, что особенно неприятно, сейчас Барбер чувствовал себя определенно хуже, чем в прошлый раз.
Впрочем, он отметил про себя, что «чувствовал» — это было неправильное слово. За эти дни непрерывный поток болтовни Фоссета отучил его от самоанализа. Но сейчас его просто распирало от отвращения к этому месту. Если бы он в данную минуту оказался в посольстве, то с великой радостью погрузился бы в составление ненавистных официальных отчетов.
Говоря проще, он был переполнен негативными эмоциями. Все это, вероятно, отражалось и на его физическом состоянии, которое, в свою очередь, казалось катастрофическим.
«Просто навалилась ипохондрия, или я действительно до крайности вял?» — спрашивал он себя. Похоже, что верно второе: ноги его едва передвигались. От прежней обуви пришлось отказаться в конце первой же недели жизни у Фоссета. Теперь он носил пару огромных фермерских ботинок, и даже они, сначала сидевшие на нем свободно, точно шлепанцы, теперь до боли стали тесны.
Еще что-то не так было с его глазами. Когда он неосознанно фокусировал взгляд на чем-то, они почему-то начинали косить. Особого дискомфорта это не вызывало, но в глазах все двоилось. «Возможно, это какая-то форма аллергии или авитаминоза, — решил Барбер. — Или это могло быть связано с пищей, которая хоть и включала в себя достаточно свежих овощей, но полностью исключала молочные продукты и мясо». А что до оленины, то ее Фоссет мог только выменивать у «язычников». Однако здесь были и свои плюсы: недостаток в белке привел к тому, что его крылья перестали расти. Они даже уменьшились на дюйм или два…
Наконец Барбер оказался у входа в пещеры. Внутри было по-прежнему тихо и темно. Казалось абсурдным, что он добровольно пришел сюда, но столь же невозможным было вернуться, даже не заглянув в пещеру. Через некоторое время, набравшись решимости, он заставил себя шагнуть внутрь.
Одной рукой он держался за стену, ощущая ее влажность. Чем глубже он спускался, тем больше проклинал себя за то, что не взял с собой ни факела, ни хотя бы веревки, которая могла бы послужить путеводной нитью Ариадны. Он начал считать шаги, стараясь делать их одной длины, чтобы хоть как-то сориентироваться. «Двадцать два, двадцать три, двадцать четыре…» — он сделал паузу и оглянулся назад на пятно света.
«…Сто сорок девять, сто пятьдесят…» — он обернулся снова, пятно стало едва заметным, и Барбер пожалел, что не начал считать от самого входа в туннель.
Он прошел больше ста ярдов, и стена справа от него внезапно ушла в сторону. Он оказался в какой-то большой пещере и встал перед выбором: спускаться ли дальше в эту запутанную галерею проходов. Ничего и никого здесь не было, ни огней, ни признаков жизни. Держась за угол стены, он крикнул. Ответа не последовало, только слышен был монотонный звон капель подземных вод. Поняв, что находиться здесь бессмысленно, он развернулся и ощупью двинулся назад.
Когда он выбрался из жерла пещеры, утренняя дымка сменилась тучами, моросил дождь, прогнав жару, что не могло не радовать. Барбер поплелся через холмы обратно к усадьбе. Фоссета нигде не было видно, как и его мула Федералиста. Вероятно, фермер отправился к реке, видимо, не в силах отказать себе в столь прекрасный дождливый день развлечься торговлей хотя бы с лесными жителями.