Мистер Гертон встал и надел мятую мешковатую фуражку, казавшуюся безразмерной, так как скрывала почти все его лицо, худое, как у мертвеца, оставляя снаружи только длинный подбородок.
— Не волнуйтесь, мистер Барбер. Если они так будут сыпать до Кейли, нас не затронет. Поверьте мне.
Когда он вышел из-за стола, чтобы достать велосипед и укатить на работу, его бодрый шаг едва выдавал хромоту.
Миссис Гертон спокойно ухаживала за мужем. Но, как только за ним захлопнулась дверь, с языка хозяйки, как будто его освободили из плена, хлынули потоки слов.
— Война, война… — Голос женщины пытался пробиться в сознание Барбера, слух которого почти не воспринимал ее монотонную речь. — … Джок-то был совсем молодым, когда ушел на ту войну. Там она его чуть и не доконала, война-то. Джок под обстрел не раз попадал, а однажды на них аэроплан бомбу-то как сбросит… они в окопах сидели, несчастные, и завтракали разве что сливами да яблочками, и вдруг как бабахнет, громче, чем машина выхлопной трубой. А он еще смеется, когда рассказывает: мол, если бы ему давеча не перебежала дорогу черная кошка…
Тук-тук.
Миссис Гертон открыла дверь. Тусклая лампа высветила маленького мальчика, обычного, ничем не примечательного английского мальчишку, а еще — его велосипед и возбужденное, обеспокоенное лицо.
Прежде чем произнести хотя бы слово, он вынужден был отдышаться. «Усыпите их бдительность беседой ни о чем, прежде чем перейти к дипломатическим разговорам», — вспомнил Барбер наставления своего шефа из Государственного департамента, когда тот поручал ему первое задание, отправляя вице-консулом в Севилью.
Наконец мальчик взволнованно заговорил.
— Мам, скорее, там бомба упала рядом с домом Винстли. Там миссис Винстли, она, кажется, ранена… и еще доктор Тоули, просит, чтобы ты пришла…
— Сейчас, — ответила миссис Гертон.
Барбер заметил, как она обернулась, взглянув на него, схватив шаль.
Он встал, но слишком быстро, так что запульсировало в висках.
— Я бы… — начал он.
— Нет-нет, мистер Барбер, даже и не думайте. Доктор велел вас не беспокоить. Отправляйтесь-ка лучше в постель, и будете молодцом.
Миссис Гертон уже стояла в дверях и, прежде чем Барбер вступил в спор, исчезла в теплой ночи, спеша кому-то на помощь, туда, где продолжало грохотать.
Буум-бууум.
Барбер опустился на неудобный табурет, расставил ноги, чтобы не упасть. Ныла голова. Он успел привыкнуть к смерти, которой, как понял, боишься лишь до тех пор, пока та не становится привычным компаньоном. Ведь невозможно жить и все время ждать, когда тебе срежет голову осколком шрапнели, — он понял это в ту ночь, когда, покинув посольство, попал под налет немецких бомбардировщиков. А может, это были британские самолеты? Немецкие или британские? Ведь кто-то же сбросил в ту ночь бомбы, осколок одной из которых задел ни в чем не повинного американца. «Вот и говори после этого о пользе дипломатического иммунитета, — рассуждал он, — чистая иллюзия в этом реальном мире».
Барбер вдруг почувствовал острое сожаление о том, что…
Буум. Буум.
Ради бога! Почему они не уймутся? Почему не прекратят?
Если бы он больше доверял Кайе, где бы она ни была той ночью, когда налетели бомбардировщики, то не ушел бы из посольства. И не страдал бы сейчас. Он позволил мыслям своим задержаться на приятном образе Кайи. На ее рыжих волосах и длинных ногах с нежной кожей, и на том факте, что, хотя у нее был прямой нос и венгерское имя, — она утверждала, что родилась в Будапеште, — Кайя, бесспорно, была еврейкой.
Кайя. Думать о ней было приятно, он обрел такую легкость, что хотелось взлететь. В голове вдруг зазвучал фрагмент из модного шлягера: «Интересно, кто целует ее теперь?..» Он криво усмехнулся. Наверное, любой, кто в состоянии купить ей достаточно виски. Кайя предпочитала виски шампанскому. Замечательный напиток, виски. Отличное средство, когда тяжело уснуть.
Он встал, медленнее, чем в предыдущий раз, достал бутылку виски и от души плеснул в стакан. Покрутил его в руках, гоняя по стенкам бледно-оранжевую жидкость. Поднес ко рту.
Бурурум.
И поставил его обратно. В его памяти как-то сам собой вдруг всплыл образ миссис Гертон. Когда хозяйка собиралась выйти во двор. В ее руках, кажется, было что-то вроде миски. Молоко? У Гертонов была кошка. Но зачем выносить молоко на улицу?
И тут Фред Барбер вспомнил, что миссис Гертон упоминала о кануне дня Святого Иоанна, двадцать третьего июня. О, да, как это сказано в «Золотой ветви»[2]: в эту ночь вы должны оставить молоко для маленьких человечков, особенно если в доме есть ребенок, поскольку, если маленький народец не получит свою дань, они, скорее всего, украдут ребенка и оставят подменыша. Занятное поверье. Кто бы мог подумать, что эта женщина, муж которой работает за сверлильным станком на заводе по производству боеприпасов и которая готова ухаживать за раненой соседкой, оставляет молоко под дверью для эльфов. Это, пожалуй, стоит того, чтобы написать небольшую язвительную заметку, послать в «Нью-Йоркер», получить за это чек и потратить его на скотч для Кайи.
2
«Золотая ветвь. Исследование магии и религии» — труд известного британского ученого Джеймса Фрэзера (1854–1941), посвященный мифам и религия разных народов (Здесь и далее прим, перев.)