— О, дьявол! — прошипел он. Кто бы знал, что так глупо все выйдет.
Глория возмущенно округлила глаза.
— Ну, что еще? — раздраженно спросил он.
— Ты не должен так говорить. Ведь мне действительно нравится быть рядом с тобой, даже если мы ничем не занимаемся.
— Прости, это проклятая работа.
Кто бы сомневался, что ей нравится быть со мной, думал Хейл: ведь это гораздо лучше, чем мучиться от боли, грызущей душу. Они даже не могли чистить зубы порознь, без того, чтобы не ощущать смертельную тоску от нескольких минут разлуки. И потому он вынужден был повсюду таскать Глорию за собой.
В то же время он не мог подолгу находиться с ней дома. Неизбежно она начинала свою болтовню, эти постоянные разговоры об одном и том же, как будто он безостановочно слушал заезженную пластинку.
Впадая в скуку, Глория иногда зазывала друзей. Если бы Хейл мог сбежать куда-нибудь в соседнюю комнату; проклятое заклинание не позволяло ему удалиться, и он был обречен выслушивать разговоры ни о чем и мучиться от грохота ненавистной танцевальной музыки.
— Давай пойдем в кино, — предложил он.
— О, дорогой! В «Стейте» идет очень милая картина, это водевиль. Ты любишь водевили?
— Да, — пробормотал он, хотя ему больше хотелось попасть в «Плейхаус», где шел новый французский фильм. Но Глория не понимала французский и субтитры читать не желала, ей вообще не нравились иностранные картины, и часто доходило до слез, когда он начинал уговаривать ее.
Если бы он мог отправиться туда один. Но они ведь никогда не должны быть счастливы по раздельности.
Он хлопнул дверью, достаточно громко, чтобы напугать персонал. Впервые он увидел, как работники оторвались от своей работы. Как ни странно, это заставило его почувствовать себя немного лучше.
В течение нескольких дней Хейл не появлялся в офисе. Супруги вставали поздно, быстро одевались, завтракали и покидали квартиру. Их ждала либо яхта, либо автомобиль, либо собственный самолет — лишь бы только не оказаться в конторе за столом Джонсона. Но скоротечные, бесцельные путешествия вскоре наскучили Хейлу.
Тогда он переключился на пешие прогулки. Ему нравилось ощущать себя Гарун-аль-Рашидом, который бродит среди подданных, даже не подозревающих, кто он такой. Но Глория оказалась слишком изнеженной. Она предпочитала обувь на каблуках, и уже через десяток кварталов приходилось вызывать такси. Как бы ни хотелось Хейлу, он уже не мог продолжать гулять в одиночестве.
Они не должны быть счастливы по раздельности…
Глория все же позволила ему сводить ее на серьезную постановку. Хейл полагал, что поступил правильно, пообещав, что не будет больше пытаться переделать ее под себя. И череда разных фильмов, спектаклей хотя бы отчасти могла усладить его измученную душу.
Но когда они покинули театр, Глория, казалось, была чем-то удручена.
— Что случилось? — спросил он.
Она поджала подбородок.
— Я, конечно, многого не понимаю, но…
— Но тебе нравится только то, что ты любишь, — закончил он за нее.
— Да.
— Что же, тебе совсем не понравилось? — спросил он, закурив.
— Мне не нравится вся эта глубокомысленная чепуха. Какое мне дело до восстания в Ирландии? Мне нравятся пьесы, рассказывающие…
— Рассказывающие нам о нашей жизни. Так?
Она с болью посмотрела на него.
— Ты даже не дал мне договорить.
Он хотел сказать, что ничего другого она сказать и не могла, но, несмотря на то, что время от времени Глория вызывала у него раздражение, внезапный порыв любви сумел заставить его вовремя заткнуться.
— Ты не устала? Наверное, уже сил не осталось.
— Напротив. Моя любовь…
— Я знаю. Женщину питает Любовь.
Он крепко обнял ее.
— Я не хочу обижать тебя, любимая, но, если честно, я не думаю, что тебе стоит постоянно забивать голову мыслями о нас с тобой.
— Но мне казалось, Билли-Вилли…
— Да хватит уже! — выкрикнул он, впервые сорвавшись. — Я уже устал от этого дурацкого имени. Ты можешь называть меня Биллом, или Уиллом, или, на худой конец, хотя бы Уильямом?
Чтобы не заплакать прямо на улице, Глория закрыла лицо ладонями. Она села в автомобиль и забившись в угол, разрыдалась, уже не сдерживая слез.
Всю дорогу домой Хейл пытался оправдаться: и что нервы не в порядке, и что прозвище ему на самом деле нравится, и что тема любви удивительна и неисчерпаема сама по себе.
Ему хотелось как можно скорее получить ответ Джонсона. Уж он-то наверняка знает, как исправить положение.