В конце концов Сулико умерла от ожирения, но учение её осталось. Так что у самцов не было другого выхода, кроме как жить с самками другой основы. Как правило, это были мыши: вуглускры им нравились, а учение пророчицы Добсон — нет. Увы, потомство от вуглускров они не могли при всём желании: не позволяли хромосомные наборы. У мышей было по сорок хромосом, а у вуглускров — по сто семьдесят четыре.
— Вот и вымерли, — закончил Тихон свою печальную историю. — А теперь нас же и срамят — дескать, это мы наших самочек бросили ради мышей. Ну неправда это!
— Й-извините, — лиса сделала вежливое лицо, — но всё-таки… Вы-то как на свет появились?
— Случайно, — признал Тихон. — Бабка моя глухая была от рождения. И это… глуповата, чего уж там. Так что учение это проклятое она слушать не могла, а что до неё доходило — того не понимала. Поэтому честно прожила с моим дедом и родила от него. Папу моего и маму. Когда они выросли, остальные вуглускры уже старенькие были. В общем, решили они скреститься и возродить наш род. Мама родами умерла, — грустно закончил он.
— Н-да, — только и сказал Базилио. — Жаль, конечно… — тут Баз вдруг почувствовал, что ему ужасно хочется задать старику один вопрос. На которой тот наверняка обидится. Но задать его всё-таки хотелось.
— Вы меня извините… — начал он, но Тихон его прервал.
— Про мышей, небось? Как у меня с мышами? Да никак! Видеть их не могу! И слышать про них тоже! Я вот из-за этого из сталкеров ушёл. Вроде и нормальные ребята, а как выпьют, так и начинается — эй, вуглускр, а ты до мышей доёбывался… вот это вот всё.
— И вы так и прожили всю жизнь… без любви? — спросила Алиса, исполнившись сострадания.
— Ну не то чтобы прямо совсем, — старик смутился. — Всякое бывало… в молодости я шалопайничал, конечно… В основном с канцелярскими работницами. Они только снаружи серые, зато внутри… Ну да теперь-то уж чего… Я один живу. И, знаете, доволен. Тихо, спокойно. Вот только скучно. Так вы, может, расскажете чего-нибудь? Как вас сюда занесло-то? И что вы на Поле Чудес делали?
Кот и лиса посмотрели друг на друга. Потом Алиса помотала головой — дескать, давай ты.
— Это долгая история, — честно предупредил Базилио. — Но если вы не торопитесь…
— Куда мне торопиться-то? — грустно усмехнулся вуглускр. — А что история долгая, так это хорошо. Будет потом что вспомнить. Вы начинайте. Лучше с самого начала. Вот только я себе чайку налью… — старик набу́хал себе полчашки заварки, положил медку и приготовился слушать.
— Ну, в общем, — начал Базилио, — я вообще-то как бы с Тора-Боры…
— Смотри, — прочувствованно сказал крокодил. — От сердца отрываю.
Арлекин повернулся перед зеркалом, потом ещё раз. Мундир сидел на нём как влитой, как на него сшитый. Разве что рукава были чуть коротковаты. Но это была мелочь, незаметная на общем фоне.
— Если ты хоть одно пятнышко на него посадишь, я тебе ноги отъем, — серьёзно пообещал зелёный. — Ты вообще понимаешь, что это?
— Да понимаю я, — пидрилка про себя подумал, что надо бы в таком виде покрасоваться перед Эстерхази. Разумеется, без штанов.
— От сердца отрываю, — повторил крокодил, и тут же добавил восхищённо: — Но как сидит!
Да, костюмный вопрос был решён. Дорогой ценой, но решён.
Режиссёр, порвав в ярости три занавески и наволочку, пошёл к себе достал из личного сейфа ключ. Которым он, облившись солёными слезами, открыл запечатанный платяной шкаф с коллекцией из Большого Государственного Архива. Где хранились бесценные сокровища: настоящие дохомокостные человеческие мундиры эстонской и румынской армий.
Формально эта коллекция принадлежала государству. Однако ещё при Гнотрещемыльде театр получил право на её бессрочное хранение и использование в постановках[6]. Разумеется, этим правом не злоупотребляли. Но решить проблему нужно было вотпрямща и любой ценою.
И вот тут, наконец, Арлекину повезло. На него идеально сел эстонский генеральский китель: парадный, белый с синим, изумительного кроя. Когда Арлекин первый раз посмотрелся в зеркало, то сам себя не узнал: в нём появилась какая-то внушительность, даже властность.
Режиссёр был впечатлён ещё более. И после недолгих раздумий повысил "полковника Аморалеса" до генерала.
В качестве завершающей детали он преподнёс артисту белую резную тросточку, необычайно изящную. Крокодил купил её на какой-то барахолке, прельстившись красотой вещи. Но ему она оказалась неудобна из-за коротких крокодильих лапок.