— Ну и дурак же ты!— почти радостно воскликнул доктор Рамбье.— Отец Бруно — это еще не бог, а ты — дурак. — Совершенно неожиданно доктор Рамбье стал смеяться:— Представляю себе его физиономию, когда он узнал, что ты русский. В общем, считай, что твоя исповедь принята. Это говорю тебе я. Как говорится, молись, и бог простит. — Он внезапно умолк, пристально глядя на меня, а затем сказал:— Но я понимаю, как тебе трудно у нас. Я подумаю о тебе, не зря же я назвался твоим отцом — Рамбье никогда не забывает о сделанных ему услугах. Смирись со всем, что случилось, вставай и иди в столовую. Бог тебя не оставит в заботах своих.
Так еще раз моим утешителем стал не бог и даже не духовный наставник, а Палач, доктор Рамбье.
В саду вовсю бушевала весна. На кустах сирени набухшие почки были точно покрыты коричневым лаком. На тополях горланили грачи. В лицо плескался теплый и нежный ветер, пахнувший сырой землей. Я медленно шел по аллее, пересеченной солнечными полосами, и это было как медленное возвращение в жизнь.
Продолжались пасхальные каникулы. В жилом блоке шел ремонт. Нас с Полем поселили в одной из комнат канцелярии. Поль целыми днями валялся в постели, а я с утра до вечера болтался в саду.
Однажды я задремал на солнышке возле канцелярии и не заметил, как из аллеи вынырнула легковая машина доктора Рамбье. Она остановилась в нескольких шагах от меня, и из нее вылезли доктор Рамбье и молодой мужчина в легком светло-сером пиджаке и кремовых брюках, с желтым портфелем.
— А вот как раз и он, — показывая на меня, сказал своему спутнику доктор Рамбье.
Я встал и поклонился.
— Здравствуй, Юри, — добродушно улыбаясь, приветствовал меня Рамбье. — Познакомься. Это господин Джон.
Я поклонился ему, и молодой, очень красивый мужчина ответил мне белозубой улыбкой.
— Юрий, значит? Прекрасно! — сказал он на плохом французском языке. — Я слышал, у тебя неприятности?
— Так я уезжаю, — сказал ему Рамбье. — Машина приедет в четыре часа.
— Да, да, как условились, — рассеянно отозвался господин Джон, бесцеремонно разглядывая меня.
Рамбье помахал нам рукой, влез в машину и уехал.
— Давай сядем, — предложил господин Джон и направился к скамье, стоящей среди кустов сирени.
Я послушно пошел за ним. Господин Джон, прежде чем сесть, обошел вокруг скамейки и осмотрел кусты. Потом он сел рядом со мной, поставив портфель возле ног.
— Расскажи-ка мне, Юрий, сам, что у тебя за неприятности, — с участием сказал он и положил руку на мое колено.
Очевидно, моя душа жадно ждала именно этого, только этого — хоть маленького участия. Я стал рассказывать так, как если бы рядом со мной был не нарядно одетый молодой мужчина с веселыми глазами, а отвергший меня отец Бруно.
Господин Джон слушал очень внимательно, меня смущало только то, что глаза его все время оставались веселыми.
Когда я кончил, господин Джон сказал:
— О твоих неприятностях мне, уже рассказывал господин Рамбье. Знаешь, в чем твоя главная беда? Ты, дорогой мой дружок, неправильно решил, что все это, — он посмотрел вокруг, — чистое дело самого бога. А это совсем-совсем не так. Тот же отец Бруно может быть очень скверным человеком. Из того, что ты рассказал, уже видно, например, что он не любит русских. А как может слуга бога одних людей любить, а других нет? Подумай сам. Но я не буду тебя разубеждать, я знаю, как ты любишь читать, и дам тебе очень интересную книгу. — Господин Джон достал из портфеля толстую книгу в дорогом переплете.— Вот, возьми. Эта книга скажет тебе все, что ты не знаешь. И, когда будешь читать, помни — книгу написал священник, почти триста лет назад… Прочитай и хорошенько подумай. В понедельник я приеду, и мы поговорим. Книгу ни в коем случае никому не давай. Ты родился в Ростове?
— Да, — ответил я, пораженный его вопросом.
— Из какого Ростова?
— Как — из какого?
— В России их два: Ростов-Ярославский и Ростов-на-Дону.
— На Дону, на Дону, — поспешно уточнил я.
— Это очень хорошо,— сказал господин Джон, внимательно меня разглядывая. — И тебе сейчас шестнадцать лет?
— Да.
— Ты выглядишь максимум на пятнадцать. А по тому, как ты рассуждаешь, можно дать все восемнадцать. — Господин Джон встал, потянулся сладко, так что хрустнули кости, и сказал: — Пройдемся. Покажи мне сад и монастырь.
Мы бродили по аллеям и говорили о чем попало: о птицах, о небе, о пролетевшем над нами самолете, о том, как дышат деревья и как из цветов получаются яблоки. И мне казалось, что господин Джон знает все на свете. Говорил он интересно, весело.