Глава 6.
Моё беспокойство, боль в сердце и печаль удваиваются, когда я смотрю, как священник начинает службу. Это так неправильно, что я здесь единственный человек. У Бена было много друзей в школе в Беллингеме. Некоторые из их родителей спрашивали разрешения привести своих детей, чтобы попрощаться, но Алекс запретил. Он оправдывался тем, что похороны не место для одиннадцатилетних детей, и был прав, но многие учителя Бена тоже хотели прийти. Он наотрез отказался принимать их в церкви или на кладбище. Мне пришлось бороться изо всех сил, чтобы самой прийти, а теперь... вот. Пустая церковь и угрюмый, лохматый старикан, рассеянно бормочущий над гробом Бена, старающийся изо всех сил... но недостаточно хорошо. Бен заслуживает гораздо большего.
Я не переставала плакать с тех пор, как села и священник начал говорить. Мои глаза словно забиты песком, вот почему я не замечаю человека, который бочком пробирается ко мне на скамье, пока он не оказывается почти на мне. Конечно же, это папа. Он грустно улыбается, садится, обнимает меня за плечи и притягивает к себе.
— Нехорошо было сидеть дома, — шепчет он.
Я так рада его видеть, что готова расплакаться. Но я уже плачу, поэтому сдаюсь и плачу еще сильнее. Сколько раз я говорила ему, чтобы он не приходил? По крайней мере, пять раз сегодня утром и в два раза больше прошлой ночью. Но ведь он мой отец. Он не слушал, потому что это его работа — иногда не слушать. Он знал, что я буду нуждаться в нем, поэтому пришел, хотя я недвусмысленно сказала ему не делать этого.
Служба коротка, и я плыву по ней, не слишком задумываясь теперь, когда рядом со мной папа. Священник в конце говорит о Бене очень красивые вещи, истории, которые я никогда не знала о нем. Как он любил танцевать. Что под своей застенчивой внешностью Бен любил петь и играть на пианино для людей, когда узнавал их немного лучше. Он хорошо разбирался в математике и был лучшим в классе по английскому языку. Он любил писать фантастические истории о пиратах и волшебниках, которые заставляли смеяться любого, кто их читал.
Когда священник объявляет об окончании богослужения, он говорит нам своим тихим, успокаивающим голосом, что гроб Бена будет доставлен прямо на кладбище, где над могилой будет прочитано еще одно короткое библейское чтение. Я слушаю, кивая головой, как безумная марионетка, затаив дыхание, чтобы не разрыдаться в церкви. При слове «могила» я чуть не рухнула на пол у ног священника.
Каждый раз, когда мое сердце бьется, мне кажется, что моя печаль раскалывает меня изнутри, долото и молоток медленно сводят меня на нет. И не важно, на скольких похоронах я побывала. Я никогда раньше не была на похоронах ребенка, и это просто... это чертовски мучительно. Как любой родитель может потерять ребенка и все еще дышать — это выше моего понимания.
Папа берет меня за руку и ведет по проходу к мрачному, промозглому зимнему утру, которое ждет нас снаружи. Дойдя до выхода, мы оба останавливаемся на верхней ступеньке скользкой каменной лестницы. На полпути вниз сидит Алекс, один, не обращая внимания на дождь, который яростно хлещет по его дрожащему телу. Его рубашка прилипла к широкой спине, темные волосы промокли.
— Вот. — Папа открывает большой черный зонтик, который принес с собой, и протягивает мне ручку. И тут же дождь барабанит по натянутой ткани, ревя, как гром. — Я пойду, подожду в машине, — говорит он мне. — Если тебе что-нибудь понадобится, помаши мне рукой.
Я еще раз напоминаю себе, что Кэмерон Париси — один из лучших людей. Бесчисленное количество раз он мог посмотреть на недавние события и решить, что Алекс не очень хорошо влияет на меня. Он мог бы заглянуть в будущее, увидеть, куда может привести моя связь с Алексом, и он мог бы сразу же прервать все мои отношения с ним. Мальчик, сидящий на ступеньках под дождем, уже столько раз ломался. Он продолжает ломаться снова и снова, несмотря на то, что все, чего он хочет — это жить своей жизнью и быть счастливым. Он злится, и ему больно. Прямо сейчас он не лучшая версия самого себя. Есть все шансы, что он вот-вот сорвется с катушек и унесет с собой половину Роли, но мой отец видит совсем другое, когда смотрит на него. Он видит парня, который так много потерял и не хочет терять больше ничего.
Голова Алекса остается опущенной, когда я сажусь рядом с ним на ступеньки. Мое платье тут же промокает, но мне все равно. Я держу зонтик над нами обоими, защищая Алекса от дождя, и маленькая, мрачная улыбка дергает уголки его рта. Его глаза остаются закрытыми, но он знает, что я здесь. Громкий рокот дождевых капель, бьющихся о зонтик, трудно не заметить.