Черт возьми. Я не в восторге от Монти, но и не особо хочу его смерти. Во всяком случае, не сейчас. Есть еще куча неотложных вопросов, на которые я хотел бы получить ответы. Делаю шаг вперед, готовясь нанести хук справа, но Зет чуть прищуривает глаза, едва ли на миллиметр, и я понимаю, что это была бы плохая идея. Он видит, что я иду. Я могу испробовать все известные мне уловки, чтобы сбить его с толку, но этот парень профессионал. Он играл во всех пьесах. Он достаточно умен для любого обманного манёвра, которым я мог бы воспользоваться.
— Мозг — интересная штука, — продолжает он. — Защищенный костью, плавающий во всей этой спинномозговой жидкости, он обладает способностью создавать миры. Строить империи. Вдохновлять народы. Но стоит ткнуть в него чем-то острым... только в правильном направлении…
— Я пришел сюда не на урок анатомии.
Зет резко наклоняет голову набок.
— Я пришел сюда не для того, чтобы учить кого-то. Я пришел сюда за сумкой. А ты случайно не знаешь, где она находится? Черная? С такой можно ходить в спортзал?
Монти морщится, шипит сквозь зубы, слюна разлетается во все стороны.
— Держи свой чертов рот…
В черном размытом движении, поразительно быстром, Зет протягивает руку, хватает что-то серебряное и блестящее из-за своего пояса, и…
Бах!
Град осколков взрывается в воздухе. Из дула пистолета в руке Зета поднимается клуб дыма, горько пахнущего и едкого. Он только что выстрелил в стол Монти, всего в дюйме от лица старого ублюдка.
— Мне кажется, — говорит человек в кожаной куртке, — что ты не очень серьезно относишься к этой ситуации. Прости меня за то, что я не совсем ясно выразился. Это не деловая встреча. Это не дружеские переговоры. Эта сумка принадлежит мне. Если я не получу её обратно, то надеру твою сраную средневековую задницу. В любом случае, решай, как будет выглядеть остаток твоего дня. От меня не убудет. Я найду то, зачем пришел сюда... и мне всегда было интересно, каково это — подвесить, выпотрошить и четвертовать кого-то.
Монти неподвижен, как мраморная статуя, и моргает как сумасшедший. Одному Богу известно, как отразится на зрении человека выстрел из пистолета прямо у твоего лица, но это не может быть хорошо для тебя.
— Я… я… — бормочет он, запинаясь.
Боже, какой же он упрямый кусок дерьма. Он чуть не получил пулю в лицо, черт возьми, и этот выстрел не был пустой угрозой. Это был намек на то, что будет дальше, если он не начнет говорить.
Внезапно я слишком устал и заскучал от всей этой ситуации, чтобы смотреть, как она закручивается еще дальше в кроличью нору. К черту Монти. К черту эту работу. К черту Зета и его дурацкую гребаную сумку.
— Сумка у меня, придурок, — объявляю я. — В моей квартире. Если она тебе нужна, то можешь забирать.
— Ах ты маленький засранец. Ты, бл*дь, покойник! — орет Монти.
Он может злиться сколько угодно и скоро узнает, как мало мне нравится, когда мной манипулируют. Если Зет и удивлен моим заявлением, что его сумка у меня, то хорошо скрывает свои мысли.
— Отведи меня туда, — требует он.
Монти пинается, пытаясь ударить Зета в попытке освободиться.
— Алекс. Ты обойдешься мне в сотню тысяч долларов…
Зет поднимает голову Монти и швыряет ее обратно на стол.
— Твоя жизнь стоит больше сотни тысяч, придурок? — Когда Монти не отвечает, Зет сгибается и наклоняется над ним, сближаясь с его лицом. — Это был не риторический вопрос. Стоит ли твое жалкое существование сутенера из захолустья больше ста тысяч долларов?
— Д-да!
— Тогда закрой свой гребаный рот, вставай и выходи на парковку. Доставь мне неприятности, и я всажу тебе пулю в затылок, а остальные твои сотрудники будут мертвы еще до того, как твоя бесформенная туша упадет на пол. Понял?
Глаза Монти полны огня и серы, когда он неохотно отодвигается от стола и выпрямляется, как шомпол. Он выпячивает грудь, как будто только что сражался и выиграл право стоять, вместо того что ему приказали встать. Сердитый мускул тикает на его челюсти. Холодный, жесткий взгляд, который он бросает на меня, когда медленно выходит из кабинета, передает многое с его свинцовой тяжестью.
«Это предательство. Для меня ты мертвец, Моретти. Не жди, что тебя за это простят…»
За все время, что я знаю Монтгомери, он управлял своей маленькой империей железным кулаком. Есть определенная степень гордости, которую он принимает в своей работе, и уровень уважения, который вызывает у людей, имеющие с ним дело. Он никогда раньше не был так унижен, и уж точно не перед кем-то из своих подчиненных. Даже если бы он мог простить меня за то, что я так легко отдал эту сумку, он никогда не простит мне, что я видел его опозоренным. Его позор превратится в месть, хотя мои действия, вероятно, только что спасли ему жизнь.