Она тихонько шмыгнула носом и срывающимся от переполнявших чувств голосом проговорила:
— Ну да… и очевидные плюсы имеются — ты не будешь видеть, как я старею.
— А ты увидишь, как старею я, — усмехнулся Рейн.
— Ты уже и так старый. Тебе семь сотен.
— Нет, милая, в этом мире я — новорожденный. Для меня многое в новинку. И будь готова к тому, что я, как дорвавшийся одержимый, кое-чем не смогу насытиться никогда. Например, вот этим… — прошептал он, снова захватывая ее губы жадным ртом.
— Или этим… — его руки проникли под тонкий топ Фреды, легли на грудь, и под теплыми ладонями нежные вершинки мгновенно напряглись. Он погладил нежные упругие соски пальцами, касаясь ласково, с мучительной медлительностью, чуть нажимая. С губ девушки сорвался тихий вздох.
Их руки заскользили по телам, и Фреда снова наслаждалась тем, что чувствует тепло кожи любимого мужчины, слышит звук срывающегося от возбуждения дыхания, а его сердце бьется в унисон с ее сердцем — часто и сильно.
Одной рукой он продолжал ласкать ее грудь, второй приподнял подол длинной юбки, и его ладонь распласталась на трепещущем животе жены. Рука проникла под шелк трусиков, опустилась ниже, поглаживая, чуть надавливая, и пальцы скользнули в шелковую влажность.
— Есть вещи, которые нельзя увидеть, — шептал ей Рейн между поцелуями. — Можно только почувствовать. Например, я всем своим существом чувствую, как ты дрожишь, когда я делаю так…
Он наклонился, лизнул сосок, захватил его губами и потянул, одновременно глубже проникая двумя пальцами в ее лоно, касаясь самых чувствительных местечек в теле жены. Она охнула, запрокидывая голову.
— Я слышу, как стучит твое сердце, и как волнующе ты сглатываешь, когда пытаешься перевести дыхание и сдержать долгий, сладкий стон… Не надо, не сдерживай его. Я хочу тебя слышать. Хочу чувствовать, как ты дрожишь, когда поднимаешься высоко…
Он прижимался к ней, показывая силу своего желания, и Фреда потянулась, расстегнула молнию на черных слаксах мужа и прижала ладошку к твердому члену.
— Пойдем в спальню, — прошептала она, водя рукой по его эрекции, — мы разбудим Леону, если продолжим это здесь…
— Если ты продолжишь делать так, — прохрипел он, накрывая ее руку своей, — до спальни мы не доберемся…
…Кожа Фреды мягкая, гладкая, бархатная, как у согретого солнцем абрикоса. Её слова, и вздохи, и стоны слаще любой музыки на свете. Их тела переплетались, соединяясь в единой потребности быть вместе, чувствовать друг друга, делиться тем счастьем и любовью, что связали их навсегда.
Они лежали в темноте своей спальни с белеными стенами, не размыкая объятий, прижавшись влажными телами.
— Ты вернула меня, и возвращаешь каждый раз, когда мы занимаемся любовью, — шептал Рейн снова и снова, — и я не знаю, чем я заслужил все это. Как выразить то, что чувствую. Что могу дать, кроме своей любви.
— Еще любви. Себя. И детей, — сказала она.
— Детей? Ты хочешь еще детей?
— А ты не хочешь?
— Хочу. Очень. Двоих, по крайней мере, — на лице Рейна улыбка, которую она не видела, но чувствовала по голосу.
— Всего двоих, или еще двоих? — спросила Фреда, поворачиваясь и целуя мужа в плечо, на котором лежит ее голова.
— На твое усмотрение, — усмехнулся Рейн. — Я согласен на любой вариант.
— Они родятся здесь или мы уедем отсюда?
— А вот это стоит обсудить, — он набрал полную грудь воздуха и шумно выдохнул, крепче прижимая к себе жену. — Мне здесь нравится, и работа вполне устраивает. В Центре мной довольны.
— Довольны?! Да ты скромник! Они же вцепились в тебя, как бульдоги! А как только поняли, какие чудеса ты можешь творить… — она вдруг осеклась, словно сказала что-то, не подумав.
Рейн тихо засмеялся.
— Расслабься уже, милая. С чудесами покончено навсегда, осталась чистая наука. Да, ты права, мануальный терапевт моей квалификации, да еще и слепой, редкая находка.
— Иногда я ненавижу твою иронию, — Фреда куснула мужа в твердокаменный бицепс. — И ненавижу тех дамочек, которым ты вправляешь позвонки, а они в это время млеют под твоими руками и беззастенчиво пялятся на тебя. Тебе надо носить форму с длинными рукавами, потому что один вид твоих рук сводит с ума.
— Пожелание учту. Хотя климат здесь не тот, чтобы надевать длинные рукава. Особенно после того, как снова появилась способность потеть, — хмыкнул Рейн. — А дамочки эти всего лишь рабочий материал. И скоро им придется обходиться без меня. Мне предложили перейти в детское реабилитационное отделение, которое открывается на базе Центра. Я почти согласился. Ты не против?