Молодой человек замолчал и взглянул на мисс Коллинз. С минуту казалось, что она витает где-то далеко, со склоненной набок головой, словно прислушивается к звучанию далекого рояля. Потом к ней вернулась мягкая улыбка, и она снова устремила взгляд на Штефана.
– Я слышала другое, – сказала она. – Ваш отец якобы усаживает его в гостиной отеля перед клавиатурой, будто он всего лишь манекен, и Лео остается в таком положении часами, тихонько раскачиваясь на стуле и не притрагиваясь к клавишам.
– Мисс Коллинз, это несправедливо! Возможно, поначалу так и случалось, но теперь все обстоит совершенно иначе. Во всяком случае, если даже он и сидит подчас молча, вы все же должны помнить, что это ничуть не означает, будто не происходит ничего важного. Молчание вполне способно указывать на зарождение самых глубоких идей, на концентрацию скрытых сил. Например, как-то на днях, после особенно продолжительной паузы, отец вошел в гостиную, где сидел мистер Бродский, не сводивший глаз с клавиатуры. Немного погодя он взглянул на отца и произнес: «Скрипкам необходима резкость. Они должны звучать резко». Вот что он сказал. Молчание молчанием, но в голове у него была целая вселенная музыки. Дух захватывает при мысли о том, что мистер Бродский продемонстрирует всем нам в четверг вечером. Теперь-то он не оступится.
– Но вы говорили, Штефан, что ждете от меня какой-то помощи.
Юноша, заметно разгорячившийся, посерьезнел.
– М-м, да, – начал он. – Я и пришел сюда сегодня, чтобы об этом с вами поговорить. Итак, мистер Бродский стремительно восстанавливает все свое умение. И естественно, наряду с его громадным талантом, заново появляется и кое-что другое. Для тех, кто не слишком хорошо знал его раньше, это нечто вроде откровения. Нередко он необычайно красноречив и любезен. Словом, ко всему прочему он ударился и в воспоминания. Если обойтись без экивоков, вы не сходите у него с языка. Он думает и говорит о вас постоянно. Только один пример – вас это смутит, но я расскажу: вчера вечером он разрыдался и не мог остановиться. Слезы у него лились и лились, пока он описывал свои чувства к вам. Такое происходило уже не в первый раз, а в третий или даже в четвертый, хотя вчера случай, действительно, был доведен до крайности. Близилось к полночи, мистер Бродский задержался в гостиной, отец подошел к двери и услышал его всхлипывания. Внутри гостиной было совершенно темно, а мистер Бродский рыдал, склонившись над роялем. Номер «люкс» наверху пустовал – и отец отвел мистера Бродского туда, велел принести с кухни его любимые супы – он предпочитает питаться супом; поил его апельсиновым соком и шипучими напитками, но ситуация, если начистоту, была рискованной. Мистер Бродский прямо-таки лихорадочно набросился на пачки с соком. Не будь там отца, весьма вероятно, что он бы сломался – даже на этом последнем этапе. И все это время он продолжал говорить о вас. Так вот, что я хочу сказать – ради Бога, я долго не задержусь, меня ждут в машине – я хочу сказать: поскольку будущее нашего города во многом зависит от мистера Бродского, мы должны сделать все от нас зависящее, чтобы гарантировать ему успешное достижение цели. Доктор Кауфман согласен с отцом, что сейчас мы вот-вот возьмем последнее препятствие. Думаю, вам ясно, что лежит на весах.
Мисс Коллинз по-прежнему смотрела на Штефана с той же смутной полуулыбкой, не проронив ни слова. Выждав минуту, юноша заговорил снова:
– Мисс Коллинз, я понимаю: мои слова, наверное, бередят ваши старые раны. Мне известно, вы не беседовали с мистером Бродским уже много лет…
– Нет, это не совсем верно. Не далее как в начале года он выкрикивал мне вслед непристойности, когда я шла через Народный сад.
Штефан неловко рассмеялся, не зная, как воспринимать интонации мисс Коллинз. Потом заговорил, откинув всякую шутливость:
– Мисс Коллинз, никто не предлагает вам сколько-нибудь длительного общения с мистером Бродским. Боже милостивый – ни в коем случае! Вы хотите расстаться с прошлым. Отцу, каждому из нас это совершенно ясно. Все, о чем мы просим, просто пустяк, но он может внести значительные перемены, взбодрить мистера Бродского и многое для него значить. Мы надеемся, вы не станете возражать хотя бы против того, чтобы нас выслушать.
– Я уже дала согласие присутствовать на банкете.
– Да-да, конечно. Отец мне сообщил, мы так благодарны…
– Строго говоря, прямого контакта быть не должно…
– Нам это совершенно ясно, до конца. Банкет, да. Но по сути, мисс Коллинз, мы хотели бы попросить вас еще кое о чем, если только вам не в тягость об этом задуматься. Видите ли, группа джентльменов – среди них мистер фон Винтерштейн – сопровождает завтра мистера Бродского в зоопарк. За все эти годы он, безусловно, ни разу в нем не бывал. Его собаку, естественно, туда не впустят, однако мистер Бродский дал в итоге согласие оставить ее на пару часов в надежных руках. Было такое ощущение, что подобная прогулка поможет его успокоить. Особенно умиротворяюще должны подействовать, по нашему мнению, жирафы. Итак, я подхожу к существу вопроса. Джентльменам хотелось бы узнать, не могли бы вы присоединиться к ним в зоопарке. И даже перекинуться словечком-другим с мистером Бродским. Вам не понадобится отправляться вместе со всей компанией, вы попросту подойдете к ним уже на месте, всего на несколько минут, обменяетесь с мистером Бродским любезными замечаниями – быть может, скажете что-нибудь такое, что поднимет ему настроение, это самое главное. Несколько минут – и вы свободны. Пожалуйста, мисс Коллинз, отнеситесь к этому предложению со вниманием. Столь многое от этого зависит.
Слушая Штефана, мисс Коллинз поднялась со стула и медленно подошла к камину. Словно опасаясь двигаться, она оперлась на полку. Когда она вновь обернулась к Штефану, я увидел, что глаза ее увлажнились.
– Тебе понятно, в чем мое затруднение, Штефан. Когда-то я смогла выйти за него замуж. Но уже на протяжении многих лет всякий раз при встрече он осыпает меня оскорблениями. Так что видите, откуда мне знать, какого рода разговор ему понравится.
– Мисс Коллинз, клянусь вам, он стал совершенно другим человеком. В последнее время он так вежлив и предупредителен… конечно же, вы вспомните. Если бы только вы над этим задумались… На карту поставлено так много.
Мисс Коллинз задумчиво отхлебнула херес. Она как будто собиралась что-то ответить, но именно в этот момент Борис зашевелился на заднем сиденье, у меня за спиной. Обернувшись, я увидел, что мальчик уже не спит. Он смотрел через окошечко на пустую безмолвную улицу, и вид его мне показался печальным. Я хотел заговорить, но он, должно быть, уловил мой взгляд и, не шевелясь, тихо спросил:
– Вы умеете отделывать ванные комнаты?
– Умею ли я отделывать ванные комнаты? Борис тяжело вздохнул и снова устремил глаза в темноту. Потом добавил:
– Я никогда не имел дела с кафелем. Потому и допустил все эти ошибки. Если бы мне кто-нибудь показал, я бы справился.
– Да, не сомневаюсь, ты бы справился. Эта ванная в вашей новой квартире?
– Если бы кто-нибудь мне показал, я бы сделал все как надо. Тогда маме ванная бы понравилась. Она была бы ею довольна.
– Ага. Значит, сейчас она ей не очень нравится?
Борис посмотрел на меня так, словно я ляпнул чудовищную глупость, и с подчеркнутым сарказмом спросил:
– Тогда с чего бы ей плакать из-за ванной комнаты, если бы она ей нравилась?
– И в самом деле? Итак, она плачет из-за ванной. Интересно знать, почему.
Борис повернулся к окошечку – и теперь в смутном свете, проникавшем внутрь автомобиля, я мог разглядеть, как он борется со слезами. В последний момент ему удалось выдать гримасу огорчения за зевок и протереть глаза кулаками.
– Со временем мы во всем этом разберемся, – сказал я. – Вот увидишь.
– Я все сделал бы правильно, если бы кто-нибудь мне показал. Тогда мама бы не плакала.
– Да, я уверен, у тебя все вышло бы замечательно. Но мы скоро все это выясним.
Я выпрямился на сиденье и посмотрел через ветровое стекло. Освещенных окон было не видать.
– Послушай, Борис, – обратился я к мальчику, – нам с тобой нужно крепко задуматься. Ты меня слушаешь?
Ответом мне было молчание.