10 февраля – Солнце и почти минус 10 градусов. Снова бодро, снова в том же церковном подполе, раствор и раствор. И не надо глядеть на дорогу и ждать кого-нибудь. Чуть немецкого фев. Сплю мертвецки.
11 февраля – В ночь сулили минус 18–20 градусов. Ничего подобного. Снова каменщицкие работы в церковном подвале. По-прежнему никого не ожидаю. Вечером – русская историография и немецкий. Спокоен, деятелен, ничем и никем не обуян. 1982 год вспоминаю без чувств и с недоумением.
12 февраля – И обещанных оттепелей нет. По случаю субботы – освобождение от работ. Переговоры в верхах: окончательно установлена дата освобождения: пятница, 18 февраля. Поглядываю на дорогу: немецкий и чтение урывками и ‹с› неохотой.
Лозунг в Поливанове: «Каждого 18-го алкоголика ожидает падучая болезнь».
Выписан 18 февраля 1983 года с итоговым диагнозом: «дипсомания».
В журналах 8 марта слишком много о «горькой доле прекрасного пола в странах капитала».
Вот о женщинах Нью-Йорка:
«Все больше и больше женщин опускаются на дно жизни. Они прозябают на улицах, курсируя от одного мусорного ящика к другому».
7 марта, промеж и без того-то хмуростей, узнаю о вчерашнем торжестве ХДС.
11 марта – В качестве сиделки Коля М. за имбирной (он, конечно). Я лежу со 2 марта. Потом – Иринка. Потом – звонок незнакомки и появляется Вера Ворошилова. Ожидаю опекуншу Черных и вечернего бегства на «Юго-Западную». Конец малины. Вторжение (учтивых) санитаров. «Вен. Вас., Вен. Вас.». Вселение – и опять в 4-е.
12 марта – 4-е отделение. Тут же распоряжение в реанимацию. («Разве я в ней нуждаюсь?» и пр.) Реанимация. Ласково приветствует Маз‹урский› и Нат. Викторовна. И сразу под капельницу. От Г. приносят беломору и соку. Ходят слухи, что в связи с карантином свидания запрещены. Безрадостный вечер.
13 марта – Чуть оживаю, но без всякого аппетита. Повезло: с утра на ногах, знакомство с бойким врачом-усачом, чаепития, телевизор и пр. Гости: Г. всего на несколько минут, уступает место прибежавшей Ир. Все. Теперь у меня уже есть голубая рубашонка, бумага, etc. Слаб.
14 марта – Вот вопрос: как быть с Ю.? До 25-го меня не выпустят никоим образом, я убедился. Пошло прахом, что меня прямо отсюда уберут домой (вчерашнее Г. заявление). Предстоит 30-е отделение, и неизвестно насколько. Все равно, увереннее с каждым днем, солнце, капели и потихоньку отступание сугробов.
Странный психический недуг в больнице 21–22 марта. Голова одновременно пустопорожна и тяжела. Оцепенение и нервозности. Беззаботно и крайне безрадостно.
Атмосфера в Кащенко в конце марта очень напоминает прошлогодний апрель здесь же. Снова сгребают и жгут листья. Птахи и букашки. И те же еврейские провокации, только на этот раз на сирийской границе. И на этот раз все это вместе – грустнее во сто крат.
Загадал 24 марта: вот когда оттает эта узкая полоска изо льда и снега промеж двух лип – и выйду на волю.
Встань, Венечка, встань, пригоженький, к тебе смерть пришла, коньячка принесла.
Оказывается, в психиатрии есть такое понятие «агитационное состояние» у больного.
28 марта – План не регенерации, не реанимации, а реконструкции. Договоры на воздухах с Нос. и Ир. Л.
Пациент, каждое утро в 6 стучит в буфетное окошко и просит хлеба, при этом припевает-приговаривает: «Миллион, миллион алых роз…»
29 марта в больнице, всерьез обдумываю пьесу.
30 марта – Нет. Бодрость все длительнее. Просыпаюсь, как все эти дни, на рассвете, щебет птиц. Прогулки под солнцем без всяких пальто. Дважды звоню Ю. на службу, неудачно. Букашки на земле и в воздухе. Снова в саду, костры из листьев. Ир. в гостях, с ней гуляния, весело в беседке с кефиром. Совершенно смехотворна и мила в своем плаще. Вечером тревога – дизентерийный карантин и могут задержать. Крайне разговорчив со всеми.
31 марта – Бодрячество, уже ставшее привычным. Даже две унылые гостьи – Нос. и Ес. меня не отягощают. Балагур. Пусть по выходе мне предстоит трудоустройство, военкомат, диспансер – пусть, я на все готов. Выход из больницы отсрочивают примерно на неделю – тоже пусть. Неунывающ. Мне некуда спешить. На дворе по-прежнему около плюс 15 градусов.
Мальчик Алексей ‹нрзб.› со 2-го курса биофака МГПИ сидит здесь за «нестереотипность мышления и образа жизни».
8 апреля – День выхода из больницы. Прощание с персоналом. Андрей и Алексей провожают меня до ворот. Дома. До вторника я могу быть спокоен. Сразу же подключ. к бормотухам.
1982 год – беспримерный год довершился беспримерной зимой.