Вот что особенно претило ему в поединках. До отвращения грязное дело. Боли он не боялся, и раны заживали довольно быстро. Но теперь весь его чистейший ухоженный мех был залит кровью, и по морде тоже текла кровь соперника, пятная белый воротник. Даже в образе волка профессор Лайалл не выносил неопрятности.
Но кровь все лилась, клочки шерсти летели белыми клубами из-под когтей отбивающегося ногами соперника, грозный рык разносился в воздухе. От тяжелого пряного запаха свежей крови носы остальных членов стаи сморщились в азарте. Профессор Лайалл не любил грязных приемов, но теперь начинал подумывать, не вцепиться ли противнику в глаз. Тут он почувствовал, что толпа зрителей зашевелилась.
Плотное кольцо тел разомкнулось, два оборотня из стаи отлетели в сторону от резкого тычка, и в круг вступил лорд Маккон.
Его светлость щеголял наготой — он и не пытался одеться после извлечения из ванны — и в лунном свете вид у него был, как и вчера ночью, взъерошенный и дикий. Судя по тому, как альфа слегка раскачивался взад-вперед, либо формальдегид за сутки все еще не до конца улетучился из организма, либо он уже где-то сумел достать добавки. Профессор Лайалл подумал: придется серьезно поговорить с клавигером, который поддался уговорам лорда Маккона и выпустил его из подземелья.
Несмотря на появление своего лорда, Лайалл не намерен был бросать поединок в самом разгаре.
— Рэндольф! — взревел альфа. — Вы что это? Вы же терпеть не можете драки. Прекратите сейчас же.
Профессор Лайалл и ухом не повел.
Пока лорд Маккон не превратился.
Граф был крупным мужчиной, а в виде волка крупным даже для оборотня, и превращался громко. Без единого звука боли — для этого он был слишком горд, — но его необычайно массивные кости, ломаясь, хрустели от души. Наконец альфа предстал в виде огромного пестрого волка, темно-коричневого с золотистыми, черными и кремовыми подпалинами и светло-желтыми глазами. Он метнулся к Лайаллу, все еще борющемуся с соперником, ухватил за холку своими массивными челюстями и одним движением пренебрежительно отбросил в сторону.
Профессор Лайалл принял ситуацию как данность: отступил в толпу и плюхнулся окровавленным животом на землю, высунув язык и тяжело дыша. Если его альфа хочет выставить себя дураком — значит, наступил момент, когда даже лучший бета на свете не сможет его остановить. Однако на всякий случай Лайалл пока остался волком. Украдкой лизнул по-кошачьи свой белый воротник, чтобы смыть кровь.
Лорд Маккон стремительно бросился на оборотня-одиночку, клацая массивными челюстями.
Соперник отскочил в сторону, и в его желтых глазах мелькнул испуг. Он никак не думал, что ему придется драться с самим графом; это не входило в его планы.
Лайалл чуял запах волчьего страха.
Лорд Маккон крутнулся волчком и вновь кинулся в атаку, но запутался в собственных лапах, закачался и тяжело рухнул, ударившись о землю плечом.
«Явно все еще пьян», — обреченно подумал профессор Лайалл.
Одиночка воспользовался моментом и попытался схватить лорда Маккона за шею. В тот же миг граф яростно мотнул головой, словно хотел вытряхнуть из нее дурман. Два огромных волчьих черепа с треском ударились друг о друга.
Претендент на место альфы упал, оглушенный.
Лорд Маккон, у которого и без того мутилось в голове, не заметил удара и снова двинулся на врага, не видя вокруг перед собой ничего, кроме цели. Обычно быстрый и ловкий в бою, в этот раз он неспешно подошел к противнику и целую долгую секунду смотрел на него сверху вниз, словно пытаясь вспомнить, что здесь происходит. А затем прыгнул на одиночку и вцепился зубами ему в морду.
Поверженный волк взвыл от боли.
Лорд Маккон выпустил его с удивленным и растерянным видом — словно не ожидал от своей еды, что та станет огрызаться. Противник кое-как поднялся на ноги.
Граф снова замотал головой из стороны в сторону — к недоумению и растерянности соперника. Одиночка припал к земле, выставив перед собой передние лапы. Лайалл не мог понять, собирается он кланяться или готовится к прыжку. Впрочем, ни того ни другого претендент сделать не успел: лорд Маккон, совершенно неожиданно даже для себя самого, вновь зашатался, подался вперед, пытаясь удержать равновесие, и с глухим стуком рухнул на него.
И словно только сейчас сообразив, чем они тут занимаются, его светлость вытянул шею и вонзил все свои длинные смертоносные зубы противнику в голову — они, как по заказу, угодили в глаз и в оба уха.
Поскольку оборотни бессмертны и убить их очень трудно, поединки могли бы длиться по несколько дней. Но укус в глаза обычно приносил безоговорочную победу. Чтобы полностью залечить такую рану, требовалось не меньше двух суток, а слепого волка, бессмертного или нет, однако находящегося в самом плачевном состоянии, за это время можно было прикончить сколько угодно раз.
Сразу же после укуса претендент на место альфы, жалобно подвывая от нестерпимой боли, перевернулся на спину и подставил лорду Маккону живот в знак капитуляции. Граф, все еще наполовину лежавший на бедняге, вскочил, отплевываясь и чихая от вкуса слизи и ушной серы на языке. Оборотни любят свежее мясо — жить без него не могут, — но мясо других оборотней им свежим никогда не казалось. На вкус оно пусть и не такое гнилое, как у вампиров, но все же старое и слегка подтухшее.
Профессор Лайалл встал и потянулся, подрагивая кончиком хвоста. Пожалуй, думал он, возвращаясь в гардеробную, нет худа без добра: теперь, после этой схватки, по крайней мере все будут знать, что лорд Маккон и в пьяном виде способен расправиться с соперником. А убрать следы схватки могут другие члены стаи. Теперь, когда поединок успешно завершился, профессора Лайалла ждали дела. Он немного задержался в гардеробной, раздумывая. Наверное, лучше бежать в Лондон прямо так — в конце концов, мех уже на нем, а вечерний наряд теперь все равно безнадежно измят. Да, альфу определенно пора наставить на путь истинный: то, как он ведет себя сейчас, самым плачевным образом сказывается на одежде. Лайалл вполне мог понять, что такое разбитое сердце, но это же не повод портить превосходные английские рубашки!
«Хуже всего в вампирах, — думала Алексия Таработти, — то, что они слишком проворные и сильные». Не такие сильные, как оборотни, которые сейчас спину леди Маккон не прикрывали (чтоб этого Коналла разнесло на клочки по трем слоям атмосферы!), так что за вампирами оставалось явное преимущество.
— А все потому, — проворчала она, — что мой муж — первосортный негодяй. Если бы не он, я не оказалась бы в таком положении.
Флут бросил на хозяйку досадливый взгляд, означавший, что сейчас, по его мнению, совсем не время для выяснения супружеских отношений.
Алексия прекрасно его поняла.
Месье Труве и мадам Лефу, которым пришлось прервать пространное обсуждение устройства пружинных часов с кукушкой, выскочили из-за рабочего стола часовщика. Одной рукой мадам Лефу извлекла из галстука острую деревянную булавку, а другую вытянула в сторону незваных гостей. На этой руке она носила большие наручные часы, вернее то, что имело такой вид и какое-то иное предназначение. Месье Труве за неимением более подходящего оружия схватил футляр от часов с кукушкой — из красного дерева с перламутром — и угрожающе поднял над головой.
— Ку?.. — сказали часы.
Алексия, мельком подивившись, что даже крошечные механизмы в этой стране говорят по-французски, нажала на нужный лепесток лотоса, и в кончике ее парасоля открылось отверстие, а в нем — пусковой механизм с дротиками. К сожалению, мадам Лефу сконструировала его с запасом только на три выстрела, а вампиров было четверо. Вдобавок никак не удавалось вспомнить, говорила ли изобретательница, как действует — и действует ли — на сверхъестественных парализующее вещество, нанесенное на дротики. Но больше ничего дистанционно поражающего в арсенале не было, а ведь всякое великое сражение, как известно, начинается с атак на дальних подступах.
Мадам Лефу и месье Труве присоединились к Алексии и Флуту, стоявшим у лестницы лицом к вампирам. После своего буйного вторжения те оставили спешку и теперь медленно и угрожающе надвигались, следя за добычей, словно коты за веревочкой.