Теперь становилось ясно, что Флут был связан с тамплиерами гораздо теснее, чем Алексия полагала до сих пор. Она прочитала почти все дневники своего отца, но, очевидно, тот записывал далеко не всё.
— Если мне здесь угрожает опасность, почему же вы согласились на прогулку?
Флут взглянул на нее слегка разочарованно:
— Помимо того, что у нас нет выбора? Вы сами настояли на поездке в Италию. Опасности бывают разные, мадам. В конце концов, хороший воин всегда заботится о своем оружии. А тамплиеры — очень хорошие воины.
Алексия кивнула:
— Понимаю. Чтобы остаться в живых, нужно, чтобы они меня и дальше считали оружием? Я начинаю сомневаться, стоила ли идея доказать моему кровожадному мужу, что он чурбан, всех этих хлопот.
Они дошли до своих дверей и остановились в коридоре, прежде чем разойтись по комнатам.
— Не хочу показаться грубой, но я пришла к выводу, что мне совсем не нравится этот настоятель, — твердо заявила Алексия.
— И почему же, если не считать очевидных причин? — спросила мадам Лефу.
— У него странные глаза. В них ничего нет — они как эклер без кремовой начинки. А когда крема нет, уже совсем не то.
— Что ж, объяснение не хуже всякого другого, — согласилась изобретательница. — Вы точно не хотите, чтобы я проверила, нет ли у вас хвоста?
— Довольно, — остановила ее Алексия. Иногда ее коробили игривые намеки француженки.
— Брюзга, — бросила та, открывая дверь в свою комнату. Но Алексия еще не успела уйти к себе, как услышала гневный крик подруги:
— Ну это уж слишком!
Алексия с Флутом удивленно переглянулись.
Из приоткрытой двери неслись возмущенные тирады на французском.
Алексия робко постучала:
— У вас все хорошо, Женевьева?
— Нет! Вот болваны! Посмотрите, что за одежду они мне дали!
Алексия вошла и увидела мадам Лефу, которая с выражением величайшего ужаса и брезгливости на лице держала в руках розовое платье в клетку, столь пышно отделанное оборками, что могло бы посрамить ночную рубашку самой Алексии.
— Это оскорбление!
Алексия решила, что наилучшая тактика сейчас — отступление.
— Вы дадите мне знать, — сказала она с усмешкой, задержавшись на пороге, — если вам вдруг понадобится помощь с… о, я не знаю… с турнюром?
Мадам Лефу обожгла подругу свирепым взглядом, и та удалилась с гордым видом победительницы — только чтобы найти на собственной кровати другое платье, столь же безобразно многоярусное. «Неужели, — со вздохом подумала она, одеваясь, — в Италии сейчас и вправду такое носят?»
Платье было апельсинового цвета.
Профессор Рэндольф Лайалл потратил на поиски три ночи и два дня и все это время почти не спал. Пока что ему удалось только найти след, с помощью которого он надеялся установить местонахождение предмета, украденного у лорда Акелдамы. Получил он эти сведения от надежного агента-призрака, приставленного к кормчему в качестве «хвоста» — если уместно упоминать о хвостах, когда речь идет о вампире.
По этому следу профессор Лайалл и отправил лорда Маккона — разумеется, представив дело так, что альфа воспринял это как свою собственную идею.
Бета потер глаза и оторвал взгляд от бумаг. Дольше удерживать графа в Англии было невозможно. На какое-то время его удалось отвлечь расследованиями и манипуляциями, но альфа всегда остается альфой, а лорд Маккон не находил себе места, зная, что Алексия сейчас где-то далеко, одна, горько разочарованная в нем.
Поскольку граф вернулся к активной деятельности, профессору Лайаллу пришлось взять на себя сидячую работу. Каждый день после захода солнца он проверял, не пришла ли эфирограмма от леди Маккон, а остальное время проводил по большей части за изучением старых документов БРП. Ему стоило немалого труда извлечь их из дальних хранилищ: для этого потребовалось шесть бланков с подписями, в трех экземплярах каждый, коробка рахат-лукума, чтобы подкупить клерка, и прямой приказ лорда Маккона. Записи восходили к тому времени, когда королева Елизавета только создала БРП, и Лайалл просидел над ними почти всю ночь, однако нашел очень мало упоминаний о запредельных, еще меньше — о женщинах-запредельных и совсем ничего об их потомстве.
Профессор вздохнул и стал смотреть вверх, давая отдых глазам. Рассвет неумолимо приближался, и было ясно — если лорд Маккон не вернется сию минуту, явится он голым.
Словно в ответ на эту мысль дверь в кабинет со скрипом отворилась, однако за ней оказался не его светлость. Вошедший был почти таким же рослым, как альфа Вулси, и обладал такой же самоуверенной походкой, но носил костюм и явно постарался замаскироваться. Однако стоило Лайаллу понюхать воздух, как у него не осталось ни малейших сомнений, кто стоит перед ним. Оборотни обладают исключительным обонянием.
— Доброе утро, лорд Слотер. Как поживаете?
Граф Верхнего Слотера, главнокомандующий Королевской Волчьей гвардией, также известной как Серые стражи ее величества, он же (иногда) фельдмаршал, он же член Теневого совета королевы Виктории, более известный как деван, откинул капюшон и бросил на профессора Лайалла сердитый взгляд.
— Не так громко, юный бета. Совершенно ни к чему объявлять о моем присутствии здесь во всеуслышание.
— А, так это не официальный визит? Вы пришли не для того, чтобы бросить вызов альфе Вулси? Лорда Маккона сейчас здесь нет.
Деван был одним из немногих оборотней в Англии, кто мог бы в схватке потрепать графу мех, и, по слухам, как-то раз даже проделал нечто подобное за карточным столом.
— И зачем бы я стал это делать?
Профессор Лайалл слегка пожал плечами.
— То-то и беда с вами, стайными: вам вечно кажется, что мы, одиночки, хотим занять ваше место.
— Скажите это дуэлянтам.
— Как бы то ни было, мне меньше всего на свете хочется взваливать на себя ответственность за стаю.
Деван повозился с капюшоном, стараясь расправить его на плечах по своему вкусу.
Граф Слотер столкнулся с проклятьем оборотня зрелым человеком, и с ним навсегда остался чуть отвисший второй подбородок, морщины у носа и рта и мешки под глазами. Впрочем, грива темных волос с легкой проседью на висках и густые лохматые брови над глубоко посаженными глазами придавали девану импозантный вид. Он был довольно хорош собой и в свое время разбил немало сердец, однако Лайаллу всегда казалось, что губы у этого человека излишне пухловаты, а усы и бакенбарды заметно превышают допустимые пределы кустистости.
— Чему же тогда обязан вашим визитом в столь ранний час?
— У меня есть к вам кое-какое дельце, юный бета. Вопрос деликатный, и, само собой разумеется, никто не должен знать, что я имею к нему какое-то касательство.
— Так-таки и само собой? — уточнил Лайалл, но кивнул.
Гость вынул из кармана плаща тонкую, скрученную трубкой металлическую пластину. Профессор Лайалл сразу догадался, что это: пластинка для этографического передатчика. Он порылся в ящике стола в поисках маленького специального инструмента и с его помощью осторожно развернул пластинку. Внутри обнаружилось выгравированное и явно уже отправленное послание. Записка была короткой, деловой, каждая буква аккуратно впечатана в свою ячейку сетки, а внизу (довольно неосмотрительно) стояла подпись.
— Вампирский мандат на уничтожение. Предписывающий произвести смертельный укус в шею леди Маккон. Звучит забавно, поскольку укусить ее нельзя, но, полагаю, важна сама идея.
— Насколько я понимаю, это просто привычный для них оборот речи.
— Вам виднее. Смертный приговор — это смертный приговор, он должен быть подписан кормчим, не меньше.
Профессор Лайалл тяжело вздохнул, с металлическим звоном бросил пластинку на стол и стиснул пальцами переносицу над дужкой очков.
— Так вы понимаете, в чем состоит мое затруднение?
Деван казался столь же удрученным.
— Действовал ли он от лица королевы Виктории?
— О нет, нет. Однако воспользовался королевским эфирографом, чтобы передать этот приказ в Париж.
— Как опрометчиво с его стороны. И вы поймали его с поличным?