— Тупицы! Отсталый народ! Сентиментальные плюнь-кисляи.
Такая уж страна.
Не успеет младенец родиться, всем с презрением «дулю» показывает. И не успел ещё младенец пальчики в «дулю» сложить, его уж все презирают.
Штатский на языке военных называется «шпаком» или «штафиркой».
«Шпак» по-польски значит скворец. Птица, вероятно, чем-нибудь предосудительная. А «штафирка», это — что-то в роде гоголевского «моветона».
— Чёрт его знает, что это слово обозначает!
Хорошо, если только «дрянь», но, может, и того хуже.
Но зато и штатские отвечают военным тем же.
— Военщина!
Это стоит «шпака» и «штафирки».
И не только касты враждуют между собой, как в Индии, — внутри самих каст тот же цемент, который разделяет все камни общественного здания, тот же элемент, который разъедает всю русскую жизнь.
«Отдельные части» так же относятся друг к другу.
Ещё Скалозуб издевался над:
«Предубеждением Москвы к любимцам: к гвардии, к гвардейцам, к гварррдионцам».
А гвардия создала кличку:
— «Глубокая армия».
«Глубокая» армия, — какой эпитет! Словно «глубокое» ничтожество, «глубокое» невежество.
Армейская кавалерия, обгоняя пехоту и обдавая её тучами пыли, насмешливо кричит:
— Пехота, не пыли!
Это обиднейшая и презрительнейшая из насмешек. Почитайте писателей из военного быта, и вы увидите, как на пехотном языке называются кавалеристы:
— «Франтики», «щёголи», «моншеры».
По Невскому проспекту идёт маленький армейский штабс-капитан, приехавший в Петербург из глубокой провинции по делам. Штабс-капитан, живущий с семьёй на 75 рублей в месяц В порыжевшей шинели, в выцветшей фуражке. А кругом носятся на собственных — офицеры в фуражках красного сукна, в фуражках белого сукна, в сверкающих касках.
Навстречу военный писарь. «Идёт и словно не видит».
Маленький штабс-капитан вскипает:
— Стой!
Вот он сейчас ему покажет! Нет, не ему! Всем «петербургским» покажет, как нужно относиться к армии. На нём выместит.
— Ты что ж это? А? Офицер идёт, а ты чести не отдаёшь? А?
— Виноват, ваше высокоблагородие, не заметил.
«Не заметил»! А по глазам видно, что именно «заметил».
— Кто дежурный по полку?
Вот он сейчас отправит его к дежурному по полку. «Штабс-капитан, мол, такой-то, прислал не отдавшего чести»…
— Дежурный по полку…
И сообразительный писарь называет такого дежурного по полку, что маленький штабс-капитан делается ещё меньше ростом, порыжевшая шинель рыжеет ещё больше, выцветшая фуражка окончательно вянет на голове. Он говорит:
— Ну, хорошо, иди. Только вперёд, братец, будь осмотрительнее!
— Так точно, слушаю, ваше высокоблагородие.
Писарь делает налево кругом, а в глазах так и светится:
— Что, брат, ожёгся?
Учёные отличаются особой презрительностью. Когда новый академик г. Корш ответил старому публицисту г. Суворину, — это было событием исключительным. Он «снизошёл» до ответа, — но зато каким высокомерным слогом заговорил «снизошедший до ответа» учёный. А ведь речь шла не о каком-нибудь «юсе малом йотированном», во всём своём малом объёме доступном только академической учёности, а о такой всем доступной материи, как поэзия русского народного поэта.
Не Бог ведь весть, какие светила и столпы учёности издают разные специальные журналы, врачебные, юридические, — а как они терпеть не могут, когда «общая пресса» смеет касаться «специальных» вопросов. Считается прегрешением, если какой-нибудь врач или адвокат обратится с письмом или статьёю в «общую прессу», а не в «специальный журнал».
Какой-нибудь лекаришка, виновный в том, что забыл портсигар с папиросами у больного в кишках пренаивно пишет в «вынужденном объяснении»:
«Конечно, я считаю несовместимым с своим достоинством отвечать на обвинения в общей прессе и дам объяснения по существу в специальном журнале, куда и отсылаю интересующихся этим делом, к сожалению, поднятым в общей печати».
Зато, если вы хотите что-нибудь дискредитировать в глазах не невежественной толпы, а средней, интеллигентной публики, — скажите только:
— Да ведь учёные так говорят!
Довольно.
— Учёные!
Раз учёные говорят, значит «ерунда», да ещё «на постном масле».
— Мало ли, батюшка, что ваши учёные говорят! Их только послушай! Вон для учёных и преступников нет, — их нужно, видите ли, лечить, они больные! Мало ли, что учёные толкуют! На то они и учёные.
«Учёный», это — синоним «наивного», очень часто приближающийся к «дураку».
Да и среди «учёных».
Аллопаты не считают даже за порядочных людей гомеопатов и отказываются принимать их членами даже в какой-то «велосипедный докторский кружок».