И вот Василий Петрович умер.
Газеты писали:
«Мы потеряли идеал человека. Знаменитого деятеля, великого друга отчизны, отца многих полезных начинаний, литератора, чьё истинно вольтеровское остроумие составляло такой интересный контраст с деловитостью и добродетелями покойного. Наконец, мы потеряли человека, возвысившегося до подвига, — человека, к голосу которого мы прислушивались.»
А Василий Петрович лежал на столе, и его собирались вскрывать.
Тело надо было перевезти в имение, — и чтоб оно не испортилось, решено было бальзамировать.
Работали два профессора.
Как вдруг один из них воскликнул:
— Коллега! Да ведь это, кажется, не человек, а свинья! Ей Богу, по всему строению свинья!
Коллега посмотрел на него, вздохнул и сказал:
— Э-эх, коллега! Если всех нас вскрыть, — сколько бы оказалось свиньями!
Они посмотрели друг на друга, улыбнулись и продолжали работу.
Расплюевские весёлые дни
Расплюев. — …Нет, говорит, шалишь, прошло ваше время. А в чём же, Антиох Елпидифорович, наше время прошло?
Ох (подстёгивая шпагу). — Врёшь, купец Попугайчиков, не прошло ещё наше время.
(Расплюев подаёт ему треуголку, — оба выходят в необычайном духе).
Действие II, явл. XII.Я очень рад поделиться с читателями приятным известием.
Наш старый добрый знакомый Иван Антонович Расплюев жив, здоров, невредим и снова переживает свои «весёлые дни».
Он состоит становым приставом в Тамбовской губернии и снова прогремел на всю Россию делом про «оборотня».
Совсем как и в «Весёлых Расплюевских днях».
Остался всё тот же.
Вы помните Расплюева, когда он был квартальным?
Две черты составляли его типичные особенности.
Во-первых, необычайная доверчивость ко всяким пакостным историям.
Какую пакость ему ни рассказать.
— Я на это слаб: всему верю! — говорит Расплюев.
— Вы мне вот скажите, что его превосходительство обер-полицмейстер на панели милостыню просит, — ведь я поверю. Нрав такой!
Вторая особенность Расплюева — необузданная фантазия и способность впадать в административный восторг.
— Будем свидетельствовать! — восклицает он, узнав про оборотня. — Всю Россию потребуем! Я теперь такого мнения, что всё наше отечество, это — целая стая оборотней, и я всех подозреваю! А потому и следует постановить правилом: всякого подвергать аресту. Да-с! Правительству вкатить предложение: так, мол, и так, учинить в отечестве нашем поверку всех лиц: кто они таковы? Откуда?
— Крест мне! Крест Георгиевский!
В стане, вверенном Ивану Антоновичу Расплюеву, в селе Болдарях, проживает, богатый купец Белкин.
Вот человек! Сам Отелло сказал бы ему:
— Какой же вы, однако, Отелло!
Отелло, приревновавший Дездемону к Эмилии.
Началось с водевиля:
— «Отелло-Кузьмич и Дездемона-Панкратьевна».
Дездемона-Панкратьевна получила от кого-то два письма без подписи.
Отелло-Кузьмич перехватил их и нашёл «сумлительными».
Почерк показался ему похожим на почерк учительницы М. Г. Лавровской, молодой девушки, 8 лет державшей в селе Бондарях школу.
И вдруг у Отелло-Кузьмича мелькнула шалая мысль:
— А учительша совсем не учительша! А есть не кто иная, как переодетая мужчина!
Отелло-Кузьмич рыдал на груди у своего племянника купца Егорова.
— Учительшу мне, Яго, учительшу!
Купеческий племяш утешал дяденьку, как мог:
— Ах, дяденька! Солидные вы купцы, и столь убиваетесь! «Посмотреть» учительшу, да и всё.
Отелло-Кузьмича эта мысль обрадовала:
— Посмотреть любопытно!
Но и испугала:
— А вдруг влетит?
Племяш только руками всплеснул:
— Господи! Да неужели ж мы это сами делать будем? На это начальство есть. А Иван-то Антонович Расплюев на что, наш становой? Ужли ж становой купцу откажет? Да ни в жисть! Примера такого в истории, можно сказать, не было. С одной стороны — купец, с другой — учительша какая-то! Купец! Всякий становой знает, что такое купец. «Купец есть вещь». А учительша?
«Дрянь такая, которой, по-настоящему, и на свет-то родиться не следовало бы», как говорит городничий про клопов.
И купеческий племяш побежал к Ивану Антоновичу Расплюеву.
— Иван Антонович, у нас оборотень появился.
Иван Антонович вскочил.
— Как? Что? Где?
— Учительша наша! Совсем не учительша. А оборотень! Мужчина в женском платье-с! С тётенькой моей роман имеет. Ребёнка даже тётенька от учительши прижила! Вот и письмо-с, — про ребёнка пишут!
История была достаточно пакостна, чтобы Иван Антонович Расплюев сейчас же поверил.