Есть такие гастролирующие молодые люди.
— Кто он?
— А шут его знает! Анекдоты рассказывает!
Если у вас есть хороший анекдот, — у вас есть ключ во много домов.
Скоро на визитных карточках будут печатать:
«Анекдотист».
И на карточке писать:
«Приехал с новым анекдотом».
Примут непременно, и не в очередь.
Анекдот по всякому поводу. И всё — повод для анекдота.
— Говорят, в неурожайных губерниях…
— Ах, кстати про неурожайные губернии. Вы слышали анекдот?[35] У неурожайного мужика спрашивают:
— В трактир ходишь?
— Хожу!
— Водку пьёшь?
— Пью!
— Подати платишь?
— Замолол!
— Правда мило?
— Вот, говорят, насчёт школьной реформы.
— Ах, насчёт школьной реформы…
И вам сейчас рассказывают о том, как директор говорил речь воспитанникам «по циркуляру»:
— Мне приказано вас, таких, сяких, любить, — и я буду вас, таких, сяких, любить! В карцер вас, каналий, всех запру, — а любить всё-таки буду!
— Правда, смешно?
Всё и вся интересует всех только с точки зрения анекдота:
— А ну, какой из этого анекдот выйдет?
И сама жизнь наша превратилась в один сплошной анекдот.
Нельзя сказать даже, чтоб очень приличный.
Муза истории густо покраснеет, рассказывая его нашим потомкам.
Разбои на Волге (Исторический очерк)
Есть места, отличающиеся особенно вредным климатом.
Как на смех, они считаются именно местами с климатом особенно хорошим.
Монако, Ялта, Волга.
Под жгучими лучами полуденного солнца, в час пурпурного заката, ароматною тёплою ночью, когда по небу из тёмно-синего бархата раскинется брильянтовое кружево звёзд, — от пальм, от благоухающих экзотических цветов поднимаются, хороводом кружатся в воздухе мириады особых монакских микробов.
При теперешних успехах науки можно быть уверенным, что этот микроб будет найден.
Микроб, который носится в благодатном воздухе Монако и заражает людей азартом.
Откуда взялись эти микробы?
Они родились, быть может, в лужах крови в роскошном вестибюле игорного дома, в лужах крови на площадке, под знаменитою монакскою скалой, в лужах крови на рельсах железной дороги.
Они родились от крови тех американцев, русских, англичан, французов, немцев, которые пускали себе пулю в лоб, кидались со скалы, бросались под поезд.
Я встречал в Монако москвича, знаменитого когда-то «красавца-мужчину», женившегося на очень богатой купчихе, получившего после её смерти миллионы.
Здоровье, красота и деньги, — у него было всё для веселья.
А он ходил в этом красивейшем уголке земного шара, в толпе разряженных красивых женщин, мимо блещущих роскошью и весельем ресторанов — унылый и мрачный.
— Что с вами?
— Вчера проиграл ещё двести тысяч!
— Послушайте! Да изо всех глупостей, это — самая глупая. У человека тысяча, а ему хочется иметь миллион. Он играет, — это не умно, но понятно. У вас есть уже миллионы! Зачем вам играть?
— Глупо.
— Зачем же вы играете?
— А я знаю? У меня на весь свет знаменитая красавица-испанка. Весёлое интересное общество, с которым я завтракаю, обедаю, ужинаю, катаюсь, кучу. С утра веселье и любви сколько угодно. Но вот подходит вечер, и меня начинает мутить: «Иди! Иди!» Меня охватывает тоска: «Иди! Иди!» Меня захватывает одно желание: «В казино». Тут все доводы рассудка бессильны. Я болен, я не могу рассуждать. Я иду, я играю, я проигрываю. И так каждый вечер. Это как малярия, которая схватывает вас к вечеру, аккуратно каждый день треплет, треплет и проходит… до следующего дня.
— Уезжайте!
— Не могу. Я болен. Я отравлен. Я не могу оторваться от казино!
«Малярия» длилась года два.
На третий я встретил «красавца-мужчину» поседевшим. Он сидел на скамейке на бульваре, с лицом человека, решающего вопрос, что лучше:
«Застрелиться или повеситься?»
— Опять проиграли?
Он улыбнулся:
— Нечего!
— Всё?
— Всё!
— Да зачем?! Зачем?!
— А я знаю?
Тысячи проигравшихся с изумлением думают потом: зачем они играли, зачем?
— Воздух, знать, такой!
Это болезнь, происходящая от заражения микробами, которые носятся в этом благовонном, отравленном воздухе.
В Ялте я знал одну барыню, пожилую, но ещё очень красивую. Умная, прекрасно образованная, остроумная, живая, весёлая, — она была душою нашего маленького общества, которое отдыхало и веселилось. К вечеру она обыкновенно говорила:
— У меня начинается мигрень!
Или:
— Мне нужно написать несколько писем!
И уходила.
Мы улыбались:
— К своему татарину!