Выходили двенадцать сестёр, останавливали всякий стружок, бороться вызывали и, поборовши, дань спрашивали. Пока не приехал в утлой лодчонке калика перехожий.
Посмотрели сёстры на перехожего калику:
— Что же, с тобой, что ли, тоже бороться?
Невзрачный мужичонка шапку снял:
— Коли милости вашей угодно! Поборемся.
Взялись непобедимые сёстры, для смеха, поодиночке с ним бороться. Положил калика перехожий двенадцать непобедимых сестёр рядком на песок.
Диву дались двенадцать сестёр:
— Откуда, из каких таких стран этакий богатырь пожаловал?
Усмехнулся калика перехожий.
— Ну, какой я богатырь! Сами видите! На своей стороне самый лядащий.
Ужаснулись сёстры:
— Ну, уж ежели ты самый лядащий! Что же как другие из твоей стороны возьмут да придут?!
И со страха разбой кинули.
А то Бог бы знает, сколько бы ещё разбойничали сёстры, если бы к ним такой товарищ прокурора не пожаловал.
Здесь, по этим ярам гулял Кудеяр-богатырь.
Кудеяр-богатырь, который «сорок лет разбойничал, ни одной капли христианской крови не пролил». Всё так, за горло душил.
Согласитесь, воспоминания, — даже при поездке на казённом путейском пароходе вниз по Волге, — не особенно поучительные.
Среди старых волгарей есть легенда, что не умер атаман Степан Тимофеевич. Что живёт он в неприступном бору, около Жигулей. Седой как лунь, борода до земли, умереть никак не может, — земля его не принимает. Сторожит он заветные клады и живёт схоронившись. А как время ему придёт, — опять на святую Русь объявится.
— Жив Стенька Разин, только не показывается А жив.
Как всякая легенда, это — наивно.
Но что-то всё-таки тут есть.
Стеньки Разина нет, но микроб Стеньки Разина жив.
И не в виде старца древнего в дремучем бору живёт Стенька, а в виде микроба реет и вьётся на Волге.
Кудеяр, сёстры-разбойницы померли. Кости их истлели. А от праха их зародились микробы и заражают людей.
Что это так, — мы видим на гг. инженерах.
Вот и сейчас в Нижнем Новгороде московская судебная палата делает операцию двум таким заболевшим.
Содержание обвинительного акта, в двух словах, в следующем.
Атаман Александров собрал вокруг себя удалых добрых молодцев: подрядчиков, канцелярскую путейскую вольницу, и каждый проплывавшей мимо казённой тысяче они кричали:
— Сарынь на кичку!
А есаулом у него был свет инженер Шнакенбург млад.
Чем не волжская история?
Жаль, что все дамбы атамана Александрова всегда размывало водой, а то мы имели бы по Волге столько же «Александровских» дамб, сколько Разинских утёсов.
Как же это, однако, могло случиться?
Г. Александров — человек с высшим образованием. Будучи в институте инженеров путей сообщения, он, вероятно, и сам без волнения говорить не мог и других без волнения слышать не в состоянии был, когда речь заходила об общественной пользе, общественном служении.
— Деньги казённые — деньги народные.
А деньги народные, это — святыня!
Вероятно, его возмущало, искренно, до глубины души возмущало всякое известие о малейшем хищении народного достояния.
Да и г. Шнакенбург.
Воспитанника института инженеров путей сообщения, вероятно, волновало и возмущало каждое известие о всяком корыстном и бесконтрольном пользовании народным достоянием.
— Народные деньги — святые деньги.
Тут нужна осторожность в распоряжении каждою копейкой. Всё должно быть как за стеклом, — видно и ясно.
Какое поистине волшебное превращение!
Люди когда-то пылали, люди горели, а вот пришли на Волгу и…
Есть что-то в этой реке, — есть что-то для всякого инженера, который к ней подходит.
«В старину живали деды!» поют ему утёсы и горы.
— Смелее, смелее! — шепчут вековые леса.
Волны плещутся о камни, и в плеске их слышится русаличий смех двенадцати сестёр:
— Эх ты, простофиля!
А красавица-река, пышно раскинувшись, разметавшись в лазоревом ложе своём, говорит:
— Возьми!
Ну, инженер слаб — и «заболевает».
Это микроб.
Это какой-то особый микроб, потому что не теперь только, — всегда Волга действовала на инженера так. Всегда инженер «заболевал».
С тех самых пор, как появились на Волге инженеры.
Около Камышина вам показывают «инженерский утёс»,
Славе утёса 200 уж лет. Дело было ещё при Петре.
Пётр Великий выписал на Волгу инженера. Вероятно, немца. Вероятно, выбрал хорошего, — Пётр умел выбирать людей.
Но стоило хорошему немцу, будучи, инженером, приехать на Волгу, — как он «заболел».
И, выражаясь громко, «направил Волгу в свой карман».