Выбрать главу

Другие тоже что-то кричали, но я обращал на них такое же внимание, как утопающий на горный пейзаж. Мои глаза полезли на лоб. Дело в том, что хребет у Ба­рона оказался столь острым, что о него можно было точить карандаши, и на каждом шагу я испытывал та­кое ощущение, будто сейчас распадусь на две равные половины. А чтобы не возникало никаких иллюзий, Барон два-три раза в минуту меня встряхивал, чутко прислушиваясь к исторгаемым мною воплям. Поража­ясь собственной ловкости, я на ходу снял куртку и под­сунул ее под себя. Стало легче. Настолько, что я нашел в себе силы оглянуться и убедиться в том, что мы едем в противоположную сторону. Я пробовал указать их свет­лости на ошибку и подергал уздечку, но добился лишь того, что Барон чуть не куснул меня за ногу. Потом по­косился на меня, и в его хитрющем глазу было недву­смысленно написано: «Сиди-ка ты лучше спокойно, дружок. И не вздумай с меня соскочить. Предупреждаю честно: сбегу. Неделю будешь искать!»

Высказав эту мысль, Барон стал на краю дороги и начал делать вид, что любуется закатом. Я горько рас­смеялся, настолько неслыханно глупой была ситуация. Я, корреспондент областной газеты, добрую сотню ки­лометров трясся по проселочным дорогам только для того, чтобы угождать прихотям старого одноглазого са­модура!

– Эй, приятель! – обратился я к проходившему ми­мо парню. – Не хочешь ли прокатиться до правления? Я не эгоист!

Юноша прыснул и посмотрел на меня с оскорби­тельным сомнением.

– Не хочешь – не надо, – уныло произнес я. – Тогда скажи хотя бы, как развернуть их светлость на сто восемьдесят градусов?

– Вот это другое дело, – понимающе проговорил парень. – Эй, Барон! – крикнул он. – В сельпо при­везли свежее пиво!

Нужно было видеть, как ожила эта старая кляча! Ба­рон развернулся, по-молодому взбрыкнул копытом и галопом помчался вперед, так помчался, что лишь пыль да куры разлетались в разные стороны! Я вцепил­ся руками в нечесаную гриву и трясся, как горох в по­гремушке. Не сбавляя пары, Барон пролетел мимо правления колхоза, обдал брызгами из лужи редакци­онный «Москвич», проскакал еще метров двести и как вкопанный остановился у палатки сельпо.

Очевидцы потом долго спорили, как оценить мой акробатический этюд. Одни утверждали, что это было двойное сальто средней сложности, а другие – что ми­нимум тройное, с поворотом и кульбитами. Все были очень довольны эффектным зрелищем и особенно тем, что во время последнего кульбита я свернул шею злю­щему козлу (за которого до сих пор плачу из каждой получки).

Разумеется, никакая сила в мире не заставила бы меня вновь сесть на гнусного пропойцу, который про­менял своего седока на смоченную в пиве корку хлеба. Проклиная телефонный звонок, главного редактора и всех сивых меринов на свете, я, прихрамывая, побрел к машине.

И здесь произошли две встречи, которые с лихвой вознаградили меня за все мучения.

Во-первых, из хохочущей публики выбежала то­ненькая девушка и сказала, что она и есть Вера Шиш­кина. Она очень извиняется, что так получилось, но ее дядя-конюх боится, что корреспонденты с их статьями вскружат ей, Вере, голову. А она хорошо понимает, что настоящей певицей станет только через много лет, если будет очень и очень много работать.

Короче, интервью получилось отличное. Вторая встреча произошла тогда, когда я уже открывал дверцы «Москвича». Подлетела «Победа», и из нее выпрыгнул Петя Никулькин, репортер молодежной газеты.

– Приветик, – небрежно бросил он. – Где здесь эта местная знаменитость? Старик заказал подвал – триста строк! Недурно?

Я сделал Вере знак молчать, подмигнул конюху, и тот отправился за Бароном.

– Туда можно добраться только на лошади, мост ре­монтируется, – сказал я проникновенным голосом. – Прогулка – сплошное удовольствие! Надолго запом­нишь. Хочешь, чтобы лошадка бежала резвее, скажи ей слова: «Свежее пиво». Ладно, чего там, благодарить бу­дешь потом.

Благодарности от Пети я не получил и по сей день. Более того, он почему-то перестал со мной расклани­ваться. Вот и оказывай людям услуги после этого!

Я ЗНАКОМЛЮ МИШУ С МОСКВОЙ

Привет, дружище, – сказал я приятелю, сдергивая его с подножки вагона. – Нечего оглядываться, отсюда все равно не увидишь кремлевские куранты.

С Мишей я познакомился на отдыхе. Этот долговя­зый челябинский электрик оказался отличным парнем. Мы вместе нарушали санаторный режим, сбегая в пять утра на рыбалку, часами бродили по лесу, болтая на всякие темы, – одним словом, были неразлучны. Единственное, что меня возмущало в этом человеке, – это чудовищная любознательность. Миша был до пре­дела напичкан самыми неожиданными сведениями и не терял ни малейшей возможности пополнить свои запасы каким-нибудь фактом или цифрой. В две неде­ли он выудил из отдыхающих все их знания, а меня вы­потрошил столь основательно, что я, казалось, должен был потерять для него всякий интерес. Но перед отъез­дом Миша признался, что я могу оказать ему огромную услугу: он страстно мечтает побывать в Москве и наде­ется, что я буду его проводником. И вот Мишина мечта осуществилась: он стоял на перроне вокзала и жадно впитывал в себя первые московские впечатления.

– Не отставай, – посоветовал я, – упаси тебя бог потеряться. Однажды один приезжий заблудился на московских улицах, и его нашли только через десять дней.

Миша кивнул и пошел за мной, как теленок.

– Это, между прочим, Казанский вокзал, – не­ брежно сообщил я.

– Значит, мы находимся на Комсомольской площа­ди, на которой расположены также Ярославский и Ле­нинградский вокзалы, – обрадованно забубнил Ми­ша. – Слева должна быть гостиница «Ленинградская», а справа, как всем известно…

– Недурно, – похвалил я, мучительно вспоминая, что же находится справа.

– …Центральный Дом культуры железнодорожни­ка, – закончил Миша. – Так сказано в путеводителе. Может, не теряя времени, поедем в Третьяковскую га­лерею? Вещи сдадим в камеру хранения.

– Не возражаю. Пошли на троллейбус.

– Зачем? – удивился Миша. – Нужно спуститься в метро, доехать до станции «Библиотека имени Лени­на», а там – на 6-м автобусе…

– Это займет больше времени, – сказал я с легким недовольством.

– Почему больше? – заупрямился Миша. – В пу­теводителе сказано, что это кратчайший путь. Тем бо­лее что я еще не видел метро. Поехали.

В Третьяковке я был сравнительно недавно, лет пят­надцать назад, и поэтому уверенно повел Мишу по за­лам. Но вместо того чтобы благоговейно выслушивать мои пояснения, он начал бойко рассказывать мне про разные картины. Вскоре его окружила целая дюжина посетителей, уважительно называвших его «товарищ экскурсовод». Из нашпигованного сведениями прияте­ля рвались всякие поучительные подробности про княжну Тараканову, боярыню Морозову и Ивана Гроз­ного, о котором Миша знал наверняка больше, чем Пимен, летописец его величества. Я с трудом выдернул Мишу из Третьяковки и спросил, что он еще хочет по­смотреть.

– Сейчас мы выйдем на набережную, – решил Миша, – перейдем через мост и осмотрим Красную площадь. Так рекомендует путеводитель.

На Красной площади Миша рассказал мне и целой толпе экскурсантов историю рубиновых кремлевских звезд, показал, где находилось Лобное место во время казни Пугачева, и объяснил доброму десятку приез­жих, как им быстрее всего добраться до гостиниц и ста­дионов.

Затем мы сели на троллейбус и отправились в Луж­ники.

– Что это за дом? – спросил он, не отрываясь от окна.

– О, с постройки этого здания началась история од­ной из крупнейших в мире библиотек, – важно отве­тил я.

– Чушь, – спокойно заметил Миша. – Сначала в этом доме жил некто Пашков, внук денщика Петра Первого, и лишь потом здесь была создана библиотека. Кстати, знаешь ли ты, что если все полки этого книго­хранилища вытянуть в одну линию, то они…

Я обиженно отвернулся, а Миша, с минутку посидев спокойно, затеял отчаянный спор со стариком старо­жилом, который рассказывал пассажирам, как раньше назывались различные московские улицы. Миша дока­зал как дважды два, что старик Москвы совершенно не знает, ибо Никольской называлась не нынешняя Ки­ровская, а улица 25 Октября; что же касается Малой Дмитровки, то всякому ребенку известно, что нынче она улица Чехова, а не Пушкинская, как утверждает уважаемый старик. Миша строчил добытыми из книг Гиляровского сведениями и довел старожила до того, что он позорно бежал из троллейбуса под обидный смех пассажиров. О моем существовании Миша забыл. Только однажды он заглянул в путеводитель, толкнул меня в бок и дружелюбно сказал: