Выбрать главу

— Император Ниберу требует доставить тебя к нему. Он хочет тебя допросить.

На этот раз я ограничиваюсь безопасным кивком.

— Он уже допросил меня и скарту. Готов биться об заклад, наши заверения в своей непричастности его не слишком убедили. Скорее всего, он хочет допросить тебя и выпытать то немногое, что отказались говорить твои родители.

Я сразу отбрасываю мысль, что отец и мать могут действительно оказаться заговорщиками. Тем более, это не может быть Тэона. Сестра умница и красавица, но настолько же увлечена наведением внешнего лоска, насколько он мне отвратителен. Заговоры она может строить разве что против собственных шпилек и булавок.

— Если ты действительно была с сговоре с кем-то из моего семейства – назови мне их имена.

Старик снова нервно стучит тростью по полу, и эти звуки причиняют мне невыносимые страдания.

— Взамен обещаю держать своего помощника, - он ухмыляется и недвусмысленно кивает взглядом на Бугая, - на цепи.

Вот мы и подошли к самой интересной части подобных разговоров – мы стали торговаться. По принципу «баш на баш, но я все-равно тебя одурачу». Как будто я не понимаю, для чего ему это нужно. Если я заговорщица и успела переманить на свою сторону кого-то из его семьи, он в любом случае попадет в немилость к новоиспеченному императору. И кем-то обязательно придется пожертвовать. Логичнее всего забрать наследника, потому что это равносильно прижиганию головы гидры – обезглавленная таким образом, она больше не отрастит новую башку. Старый скарт не может этого не понимать, потому решил выбрать из двух зол меньшее, пока у него еще есть выбор. И меньшее зло – обезглавить тех несчастных, чьи имена я назову, и в качестве жеста раскаяния преподнести их Императору. Смирение всегда эффективно против гнева, тем более, когда оно насквозь пропитано трагедией - ради справедливости и чтобы доказать свою верность, отец обезглавливает собственных детей! Император будет вынужден принять жертву, а как иначе?

От желания соврать и назвать имя Брайна у меня сосет под ложечкой. Здравый смысл подсказывает, что скарт никогда не пойдет на это, и даже если я смогу убедить его в виновности сына, меня тут же и прихлопнут, а императору скормят какую-то правдоподобную басенку о попытке побега.

Поэтому я как можно убедительнее, пуская скупые слезы и заламывая руки, уговариваю своего тюремщика, что никто из его семейства не знал о замыслах моей семьи, равно как и я. Не то, чтобы он верит, но на его сморщенном, как высохший слизняк лице, мелькает тень сомнения.

Это мой шанс.

— Вы как никто другой знаете о сложных отношениях между мной и мое семьей. Мне казалось, мой отец достаточно ясно дал понять, что я им не нужна. То, что эрд’Аргаван приняли меня в свою семью, было для меня настоящим благословением Взошедших, я бы никогда не посмела причинять вам вред. Меня тяжело назвать бесхитростной душой, - на эти мои слова старикашка реагирует гаденьким смешком, - но я никогда не стала бы очернять семью, которую мечтаю назвать своей. Тем более, зачем мне это? Мы оба знаем, что в случае, если эрд’Аргаван падут, мне тоже есть что терять.

О да, мы друг друга прекрасно понимаем. Старик снова хмурится и на какое-то время отрешенно погружается в размышления.

Если честно, за мной редко водится подобная глупая откровенность – раскрывать карты еще до начала серьезной игры. Но что мне остается делать? Если на чаше весов лежит собственная жизнь, я готова пожертвовать чем угодно, лишь бы не дать мерной тарелке опуститься ниже критической отметки. Кроме того, я говорю чистую правду, ведь уничтожение ард’Аргаван ставит жирный крест на моих честолюбивых планах добиться высокого положения. Из личных наблюдений я давно сделала вывод, что в любой напряженной ситуации доля правды необходима, чтобы придать солидность всем остальным словам.

И все же старик продолжает о чем-то размышлять, и с каждой секундой молчания мои надежды выбраться из этого болота становятся все слабее.

— Хорошо, будем считать, я тебе поверил, - наконец, произносит он.

Таким же тоном он мог сообщить о том, что на всякий случай решил меня прирезать. Но я все равно рассыпаюсь в благодарностях. Кстати, почти искренних, потому что он, по крайней мере, пока не собирается лишать меня жизни. Теперь главное держать за зубами свой иногда через чур длинный язык и не взбесить старого пня, потому что второй раз выпросить помилование уже точно не удастся.

— И ты действительно ничего не знаешь о заговоре? - Он сводит к переносице седые косматые брови.