Учитель: Да… В конце концов… иногда…
Удря (сорок пять-пятьдесят лет, типичный представитель провинциальной «богемы», но без карикатурной преувеличенности, входя): Жаль, что ты не был в кинематографе. Это было… просто прекрасно. Прекрасно. (Собираясь рассказать.) Представь себе… Он…
Учитель: Прошу тебя, расскажешь мне завтра… Сейчас…
Мадемуазель Куку (доходит до середины комнаты, останавливается и нюхает воздух): А чем это у вас тут пахнет? (Старательно раздувая ноздри, принюхивается.) Как будто… духи.
Учитель: Ничего не чувствую.
Мадемуазель Куку: Как это не чувствуете? Запах такой, что голова кругом!
Учитель: Может, цветы… Сад… Окно открыто…
Мадемуазель Куку (перевешивается через подоконник и несколько раз втягивает носом воздух): Нет… В саду ничем не пахнет. Это здесь. (Заинтриговано делает несколько шагов по комнате.)
Учитель: Мадемуазель Куку… не сердитесь на меня… Сейчас так поздно… Я бы хотел знать… чем обязан… поймите, в такой час…
Мадемуазель Куку: Не будем спешить. Давайте по порядку. (Садится на стул.) Вам слово, господин Удря.
УДРЯ тоже садится. УЧИТЕЛЬ остается стоять между ними, в совершенном отчаянии бросая взгляды то на одну, то на другого, а иногда — с явным беспокойством — на дверь слева.
Удря (довольно смущенно): Видишь ли… Я был в кино.
Учитель (нервно): Удря, я прошу тебя… короче. Быстрее.
Удря: Э! И там встретил мадемуазель Куку.
Мадемуазель Куку (вспыхнув): Да! Меня! Потому что я одна, бедняжка, должна заменять полицию и на вокзале, и в городском саду, и в кинематографе! Я поймала в зале семь учениц! (Перечисляя по пальцам.) Илиеску из пятого, Улму из шестого, Татович из четвертого «Б»…
Учитель (прерывая счет): Мадемуазель Куку… позвольте… я полагаю…
Мадемуазель Куку: Конечно. Вас никогда не интересует порядок и дисциплина.
Учитель: Да нет… Но не в такой час.
Мадемуазель Куку: Очень жаль. Школа никогда не спит, господин учитель.
Учитель: Даже ночью?
Мадемуазель Куку: Никогда! Школа всегда начеку. Школа знает все. Видит все!
Учитель (беспокойно): Что вы хотите сказать?
Мадемуазель Куку: Сейчас узнаете. (УДРЕ, повелительно.) Выкладывайте, сударь.
Удря: Э-э-э, как я уже сказал, в кинематографе я встретил мадемуазель Куку.
Учитель: Ради Бога, Удря, побыстрее.
Мадемуазель Куку: Ну почему же быстрее? Вы должны понять, господин учитель, что если уж я, — я! — пятнаю свое имя, свою репутацию… и вхожу ночью в дом неженатого мужчины…
Удря (между прочим): И только поэтому прихватила с собой меня. Чтобы люди не говорили. Чтобы, не дай Бог, не скомпрометировать себя!
Мадемуазель Куку (продолжая):… Должно было произойти событие чрезвычайной важности.
Учитель: Чрезвычайной важности? Ничего не понимаю.
Мадемуазель Куку: Делаете вид, что не понимаете! (Обращаясь к УДРЕ.) Говорите, сударь.
Учитель: Говори, Удря.
Удря: Скажу, если меня не будут перебивать. (Восстанавливая нить.) И, как я уже говорил… в кинематографе…
Мадемуазель Куку (коротко отрезает): Предоставьте это мне. (Иезуитски обращаясь к УЧИТЕЛЮ.) Господин Мирою! Только не пытайтесь отрицать — это бесполезно. (После секундной паузы отчеканивает.) Это, действительно, правда?
Учитель (с растущим беспокойством): Что — правда?
Мадемуазель Куку: Правда то, что сказал Испас, начальник вокзала?
Учитель: А что он сказал?
Мадемуазель Куку: Это правда, что вы… (подчеркивая) вы… заплатили двадцать две тысячи лей за книгу, которую Паску привез вам из Бухареста?
Учитель (который был совершено измучен всей этой таинственностью и все время втихомолку поглядывал на левую дверь, облегченно сияет): Да!
Мадемуазель Куку (победоносно обращаясь к УДРЕ): Э! Теперь видите?
Удря: Но я ничего не знал. Он мне ничего не сказал.
Учитель: Ничего не сказал, но разве не одолжил у тебя три тысячи лей?