— В чистокровных семьях этим вещам обучает наставник, который приходит четыре раза в неделю. Вдобавок к этому тебя обучают фехтованию, борьбе, верховой езде, плаванию…
— Да-да, я наслышана, что на Слизерине не было проблем с подготовкой к Святочному балу.
Губы Драко моментально изогнулись в усмешке:
— А на Гриффиндоре была?
— У некоторых — да.
— Но ты неплохо танцевала тогда, с Крамом.
— Неужели в то время тебе было дело до меня?
— Ха, скажешь. Твоё превращение из зубрилки в прекрасную чародейку не заметил разве что слепой. Тем более никто до бала не знал, что ты покорила сердце того болгарина. Он ведь был звездой квиддича?
— Да, и Рон жутко злился на меня.
— Только не говори мне, что Уизли тоже был влюблён в Крама?
И тогда она рассмеялась — искренне и громко. Пока она так смеялась, Драко мог, не скрываясь, любоваться ею. Магический свет, который завис над столом, отбрасывал блики на её прекрасное лицо, и она будто начинала светиться изнутри. Её внутренний свет притягивал его измученную душу, как оазис притягивает изнурённого палящим солнцем странника. И не важно, что оазис может оказаться горьким миражом — его влекло к ней. Как к источнику радости и беззаботности, который был глубоким, как океан, и безграничным, как необъятный космос. Он тянулся к ней, осознавая её силу. Осознавая, что одним лишь желанием она может как вдохнуть в него жизнь, так и раздавить, как надоедливое насекомое. Он осознавал, что эти чувства были самой большой уязвимостью в его броне и вообще в жизни. Он не собирался это чувствовать. Он не собирался быть уязвимым перед ней. Он не планировал отдавать ей своё сердце.
Эта мысль ошеломила его пуще «петрификуса тоталуса», и, глядя на неё, ещё смеющуюся, он не смог остановить себя и не задать вопрос:
— Грейнджер, а почему Уизли?
— Что? — Гермиона ещё улыбалась. Смешинки искрились в её глазах. Драко почти пожалел, что поднял эту тему.
— Почему Уизли? Почему он? Почему не тот же Крам или, в конце концов, Поттер?
— Ты что-то имеешь против Рона?
Тут бы ему услышать, заметить её предупреждающий тон, обозначающий запретную черту, но Драко, поглощённый собственными мыслями и переживаниями, ничего не заметил. Он поднялся и отошёл к шкафу, разглядывая корешки книг, ласково проводя по ним кончиками пальцев.
— Серьёзно, Грейнджер. Сколько книг из тех, что здесь стоят, он прочёл? Сколько из тех книг, что хранится в твоём доме? И как много из тех книг, которые ты прочла за всю свою жизнь, ты смогла обсудить с ним?
— Я думаю, что тебя это не касается, Малфой.
Тон её ответа был, как во времена Хогвартса: холодным и дерзким. Но, начав, он не собирался останавливаться. Он вспомнил, что никто, кроме Блейза, связанного магическим договором, не знал о его заточении в её голове.
— Тогда почему, Грейнджер, почему? Ты даже не рассказала ему о том, что я здесь. О том, что каждую ночь ты проводишь с Малфоем. Почему же?
— Он уехал в командировку, письмами такое не рассказывают…
— О, нет, Грейнджер. Ты всё поняла ещё до того, как он отчалил на сборы по квиддичу, который ты, кстати, терпеть не можешь. Ты узнала об этом утром. Но вместо того, чтобы рассказать своему будущему мужу обо мне, ты предпочла усыпить его бдительность хорошим ужином, а потом оттрахать, чтобы Уизли потерял последние из своих жалких извилин. Ты сделала всё, чтобы он не заметил твоего нетипичного поведения, да?
— Как ты смеешь судить о моём типичном или нетипичном поведении с Роном, если ты не знаешь меня? Какого дракла ты берёшься судить обо мне или о моей жизни, если ты ничего в ней не понимаешь?
— Ответь на вопрос о книгах, и ты получишь ответ на свой вопрос, Грейнджер. Ты даже не заметила, как проговорилась: твоё типичное поведение меняется, когда появляется Уизли? Конечно, ведь приходится подстраиваться под его непроходимое невежество, хоть как-то компенсируя своё превосходство над ним.
Звук звонкой пощёчины прогремел меж ними как выстрел. Он даже не заметил, как она оказалась прямо перед ним. Драко не собирался перед ней извиняться, чувствуя, что Гермиона сама знает, что он прав. Она в глубине своего сердца ощущает то же самое, но не признаёт и отрицает как может. Оправдывает себя перед собой.
Глядя в пылающие гневом глаза, Малфой понял, что уже простил ей пощёчину. И простит ещё, если потребуется. Сколько угодно и чего угодно, лишь бы она оставалась рядом с ним, как сейчас: живая, искренняя и горящая.
Дьявол.
========== Х ==========
Комментарий к Х
Поздравляю всех читателей с началом весны. =)
Приятного чтения.
Пламя в камине затрещало сильнее обычного и окрасилось в зелёный цвет. Из него показалось бледное лицо темноволосого мужчины, который начал оглядывать кабинет.
— Забини!
— Теодор? — Хозяин кабинета поднял глаза от документов, которые в обилии лежали на столе. — Может, ты всё-таки зайдёшь?
— У меня нет времени. Ты просил о встрече, но мне некогда писать письмо. В среду вечером с восьми до полуночи я свободен.
— А выходные у тебя бывают, трудоголик? Подожди… среда? Среда невозможна…
— Послушай, Блейз. Это у тебя есть ко мне срочное дело, не у меня. Я не настолько любопытен, чтобы подкраивать под него свои выходные. Всё, мне пора.
— Подожди! Чёрт бы тебя побрал, подожди…
Но лицо гостя уже исчезло, и огонь вернул себе естественный цвет. Блейз откинулся на спинку стула и устало прикрыл глаза. Кажется, ему предстоит нелёгкий разговор.
***
Во вторник Гермиона получила два письма. В первом Рон между шаблонных «люблю-скучаю» сообщал, что прибудет он в три часа пополудни и они сразу же отправятся в Нору. Молли, как оказалось, готовит праздничный обед в честь возвращения из командировки младшего из сыновей. Для Гермионы (которая уже спланировала и обед, и ужин) это стало полной неожиданностью. Ей казалось более логичным провести среду вдвоём, уединившись от мира, а уж в четверг посетить всех родственников и друзей. Но раз этот праздничный обед был спланирован заранее…
«Тогда почему меня предупредили в последний момент?» — удивлялась слегка раздражённая Гермиона.
На самом деле, это было в духе семьи Уизли. Просто раньше она не обращала на это никакого внимания. Или воспринимала с юмором.
Сейчас же она невольно чувствовала возрастающее раздражение, которое никак не хотело успокаиваться с помощью обычных доводов разума.
Содержание второго письма и вовсе грозило появлением устойчивой головной боли на весь оставшийся день. Блейз Забини слёзно уговаривал её согласиться на встречу с Теодором в двадцать часов в среду.
«Я прибуду к тебе без пяти минут восемь, — писал тот. — Жилище Теодора охраняется множеством видов магии — он тот ещё параноик, поэтому прислал мне порт-ключ».
«Он прекрасно знал, что Рон возвращается в среду! — внутренне бушевала она. — Какого чёрта он согласился на встречу в этот день? Пошёл бы он со своим труднодоступным другом! У меня на этот вечер совершенно иные планы…»
Прикрыв глаза, она попыталась успокоиться, представив свой идеальный вечер, который должен был плавно перетечь из идеального обеда. На этой мысли она вновь вспомнила, что её поставили в известность в последнюю минуту и никто не брал в расчёт то, что у неё тоже могли быть планы и желания. Головная боль начала возвращаться, и Гермиона вновь попыталась сосредоточиться на приятном, представив уже непосредственно Рона. Его тёплые ладони — широкие и слегка шершавые; губы — полные и мягкие. Краем сознания она вспомнила, что после долгих полётов на метле они становились обветренными и слегка царапали кожу. С этого воспоминания она переключилась на полёты, и внезапно память ей подсунула явный запах масла для полировки метлы. После сборов Рон обычно им пахнет за версту, и требуется очень продолжительная ванна, чтобы избавиться от этого духмана. И если они отправляются сразу после его прибытия в Нору, то значит…
«Мерлин, лишь бы меня не стошнило за столом», — подумала она, сдаваясь. Ей срочно требовалось зелье от головной боли. А раздражение можно направить на уборку.
***