— А где продукты? — спросил он.
Джейн закрыла дверцу.
— Очередь большая. По дороге что-нибудь купим.
— А я уже настроился на телятину, — вздохнул Тим.
Джейн уложила на заднее сиденье две бутылки вина.
— Вино купила, а мясо не получилось?
— Вино я оплачивала в отделе алкоголя, там очереди не было.
— А мясо там же нельзя было оплатить?
— Знаешь, обидно, что ты не хочешь принять помощь Багдасаряна, — сменила тему Джейн. — Кроме меня он единственный, кто не подозревал тебя в сумасшествии. Он из кожи вон лезет, пытаясь доказать, что болезнь невыдуманная, и вот теперь наконец появилась надежда получить хоть какие-то факты, добиться того, что тебе было необходимо, что ты искал, о чем ты умолял. Вот оно, рядом, близко — да, гарантий нет, он честно предупреждает, но все равно мы о таком и не мечтали. Хорошие ведь новости? Надо прыгать от восторга! А ты ломаешься и крутишь носом. Да что с тобой? Сколько раз…
— Эй! — остановил ее Тим. — Что это тебя понесло?
— В скольких приемных мы с тобой пересидели? У скольких специалистов побывали? Я и в Огайо летала, и в Миннесоту, и в Калифорнию, и даже в треклятую Гаагу с тобой под ручку, пока ты выискивал своих гениев. Мы всех светил перебрали, все громкие имена. Я ведь на каждом шагу с тобой. Помнишь дневник, Тим? Или журнал, как он там назывался? Каждый день, каждый божий день мы записывали, что ты ешь, что пьешь, сколько спал, когда ходил в туалет, какая была погода, температуру воздуха, давление и прочую хрень. Любую фигню сразу на карандаш! У меня висела карта, утыканная цветными кнопками — вот досюда ты прошел в понедельник, вот досюда в среду… Я слушала твои вопли, пережидала вспышки ярости и отчаяния…
— Можно мне слово вымолвить?
— И после всего этого, после всего, что я вытерпела и вынесла, ты не готов сделать крошечный — один-единственный — шаг?
— Неужели ты не понимаешь? Если мы опять вытянем пустышку, мне останется только наложить на себя руки.
— Ты же сказал, что никогда…
— Но меня потянет.
— Значит, все? Категорический отказ?
— Я обещал подумать.
— А у меня права голоса нет? После всего этого ты лишаешь меня слова?
— Я должен решить сам.
— Только не воображай, будто я не понимаю, в чем загвоздка, — предупредила Джейн. — Тебе придется надевать шлем на работу, вот что тебя останавливает.
Она включила заднюю передачу — и тут же резко ударила по тормозам, чуть не задавив идущих через парковку женщину с девочкой.
Домой катили в молчании, не останавливаясь на ужин. На подъездной дорожке в лобовое стекло ударили лучи фар Беккиного «Вольво». Джейн и Бекка разъехались к заснеженным обочинам и опустили окна.
— Ты куда?
— Никуда.
— Куда ты собралась, Ребекка?
Бекка нетерпеливо глянула на темную улицу. Тим перегнулся через Джейн, чтобы лучше видеть дочь.
— У меня концерт.
— Какой может быть концерт в учебный день?
— Учебный день? Я что, в началке?
— Где этот концерт?
Отстегнув ремень безопасности, Бекка нырнула на заднее сиденье, где лежал гитарный кофр, и сунула в окно флаер. Джейн прочитала. Потом, не глядя на Тима, передала флаер ему.
— Так это не «открытый микрофон»?
— Там ведь все написано, мам.
Тим изучал флаер.
— Тут твоя фамилия, — удивленно проговорил он в окно.
— Это здесь, у нас, — продолжала Бекка. — В Нью-Йорк ехать не надо.
— Почему же ты нас пораньше не предупредила?
— Потому что не хотела вас звать. И потом, вы бы все равно не пришли. Все, можно уже ехать?
Джейн взяла с нее обещание быть дома к часу, и Бекка покатила к выезду. Джейн загнала машину в гараж и вышла, забрав бутылки с заднего сиденья. Тим сидел неподвижно, изучая флаер.
P. X. Хоббс носился ураганом. Выскакивал из машины не дожидаясь, пока шофер откроет перед ним дверь, вихрем подлетал к эскалатору и взмывал в вестибюль. У лифта притопывал, заражая нетерпением стоящих рядом. Первым заходил в лифт и первым выходил, пропустив разве что женщин. Врываясь в стеклянные двери приемной «Тройер и Барр», принимался барабанить пальцами по стойке секретаря, и та, набирая номер, чтобы доложить о прибывшем, умоляла про себя, чтобы соединилось побыстрее. Таким Хоббс был всегда, еще до того, как над ним повис дамоклов меч обвинения в убийстве. В ожидании провожатого он присел на диван, тут же вскочил и подошел к окну. Побренчал мелочью в кармане, уставившись наружу, и, не найдя на чем остановить взгляд, двинулся обратно к секретарю. Приглаживая на ходу убитые краской прилизанные волосы с залысинами, он поинтересовался, сколько ему еще ждать. В приемной он провел уже целых сорок пять секунд. Секретарь схватила трубку и начала набирать номер снова, но тут появился Тим.