От усталости и жара Ждан поначалу принял неизвестного за Злобыню, подумал, что ловкий десятник не только ушёл от погони, но ещё и обогнал их. Но чем ближе подходил незнакомец, тем яснее делалось, что к десятнику он не имеет никакого отношения, как и к людям вообще.
Навстречу отрокам шёл стервь.
Стерви — это не упыри, им дневной свет не страшен, и оружие не страшно, потому как сколько труп не кромсай, он всё равно ничего чувствовать не будет. Им вообще мало что страшно, разве что удар дубиной по темечку, но это ещё изловчиться надо так, чтобы с одного удара и наповал. На деле же всё не так просто потому, что мертвяки никогда не ходят поодиночке, они всегда держатся стаями не менее чем по десятку человек, а если учесть, что быстры они почти как живой человек, да ещё всегда рядом ошивается чародей-пастух, что их поднял, то даже десяток мелких мертвяков становится в разы опаснее, чем те же упыри или стая оборотней. И ясное дело, что ни этой нечисти, ни его хозяину нечего делать возле пограничной крепости.
Но мертвяк спокойно шёл по тропе к измождённым отрокам, и уже можно было различить огонь, горящий в пустых глазницах.
Когда чародей-пастух стерви поднимает из земли хладный труп или даже скелет с давно истлевшей плотью, он помещает в него частичку своей тёмной души, словно запаляет внутри мертвеца тонкую лучину богомерзкой жизни. И чем больше в услужении у чародея мертвяков, тем слабее он сам, вся сила его в слуг уходит, но как только понадобится, он может в одно мгновение забрать могущество обратно, чтобы творить и другие чары, да и в случае, когда кто-то выбьет дух из стерви, сила всё равно вернётся к хозяину, разве что вступит в битву другой чародей, но среди отроков таких не было…
Стервь остановился в шагах десяти. Оказался он высоким для человека, но уже сильно тронутым тлением, когда-то, похоже, он был одет в богатый кольчужный доспех, но ржа добралась до него первой и теперь на плечах неупокоенного болтаются только рыжие ошмётки, шлем с золотой насечкой тоже испещрён дырами, причём не только от времени, множество вмятин от ударов оружием. На светлых землях принято сжигать мертвецов, но такие обычаи чтят не везде, где-то мёртвых поросту закапывают в землю, где-то выдирают внутренности, да натирают тело мёдом, чтобы отогнать прель и гниль, а где-то закапывают прямо у себя в доме, под полом, чтобы мёртвый хранил живых. Такие обычаи — просто находка для чёрных колдунов и чародеев — поднял мертвяка прямо посреди дома, а там уж он всех остальных сам передушит да загрызёт. Эдак можно из пары деревень целую армию собрать.
Губ у мертвяка давно не осталось, и Ждану хорошо были видны почерневшие редкие зубы, частью выбитые, частью раскрошенные, но как видно, общению мёртвого с живыми жто не могло помешать, как только отроки остановились, пасть мертвеца распахнулась, и он неожиданно приветливо заявил:
— Поздорову вам, добрые люди!
Почему-то это приветствие испугало Ждана гораздо сильнее, нежели вой и щёлканье клыков перед носом, ноги как-то сразу ослабели, спина взмокла, а глотка, наоброт вмиг стала сухой, но он собрался с силами и шагнул вперёд.
— Не тебе, погань мёртвая, нам здоровья желать, — произнёс он, стараясь, чтобы голос не дрожал. — Говори, зачем явился, а нет, так проваливай.
— Фу, грубияны, — мертвяк расстроенно всплеснул руками и Ждан почему-то подумал, что управляет им девка, уж больно вычурно вышло. Будто не израненный вой с мертвяком посреди гор разговаривает, а молодец перед девицей на ярмарке красуется, а та только отворачивается, причём в роли девицы сам Ждан…
— Говори, чего пришёл, башка гнилая, —повторил он. — Чего твоему хозяину надо?
Стервь, наконец перестал кривляться и в упор посмотрел на отрока.
— Сдавайтесь, — глухо просипел он. — Дальше вам не пройти, бежать не выйдет. Везде мои слуги стоят. Сдавайтесь, примкните к нам и будут вам, и жизнь, и почести, и слава, о какой даже мечтать не думали. Чудь никогда не стояла за светлую землю, а вы — дети чуди. Нечего вам здесь…
Бах! Шипованная палица опустилась на маковку мертвяка, смяв шлем, дробя череп, вбивая волю колдуна из мёртвого тела. Речь стерви оборвалась, будто его в воду макнули, голова разлетелась серыми осколками, и сам он повалился бесформенной зловонной кучей.
— Нечего тут… — пробасил крепыш Чусок, стряхивая ошмётки с палицы. — Будет меня ещё гнилушка учить, как слово держать.
Несмотря на напряжение, отроки рассмеялись, но уже через мгновение стало не до смеха, когда земля задрожала от топота сотен ног.