Наконец, когда волкодлак перестал даже вздрагивать, Ждан с хрипом выдохнул и разогнулся.
Нестерпимо воняло палёной шерстью и горелой плотью. Несколько отроков остервенело рубили мечами визжащий окровавленный комок. Трое сгоревших оборотней уже не двигались, превратившись в головешки. Десятник в избиении участия не принимал, напряжённо вглядываясь в темноту, ждал удара, с другой стороны.
Нового нападения так и не последовало, то ли остальных оборотней испугала смерть соплеменников, то ли они посчитали, что отомстят позже, но на выходе из ущелья десяток никто не поджидал. Злобыня даже нашёл несколько клочков шерсти там, где оборотни устраивали лёжку, но самих тварей и след простыл.
К рассвету они прошли не меньше половины пути до границы Великосветья, всех шатало от усталости и полученных ран. Останавливаться было нельзя, но идти больше невозможно, и Злобыня приказал спать до полудня, решив, что, отдохнув, они будут двигаться быстрее.
Кто-то сразу забылся от усталости, кто-то ворочался, ругаясь и вскрикивая от боли, Ждан подошёл к устроившемуся на камне десятнику и прямо спросил:
— Что дальше?
— А что дальше? — пожал плечами тот. — Сейчас отдохнёте и побежим ещё шибче.
— Я не об этом, — отмахнулся Ждан. — Три десятка тварей и заметь, не стервь[1]с пастухом, а упыри и волкодлаки… И это точно ещё не всё.
— Ловко ты блохастого в студень превратил, — словно не слыша, похвалил отрока десятник. — Пожалуй, никто так не смог бы. Явору скажу, справят тебе рубаху красную.
— Рубахи у нас и так у всех краснее некуда, — угрюмо покачал головой Ждан. — Думаешь, никто нас уже не будет преследовать?
— Будут пуще прежнего, — ухмыльнулся Злобыня. — Мы может единственные, кто Хоронь о враге предупредить может. В остальных-то отрядах нет таких богатырей, всё больше худые, вроде меня — ни медведя задушить, ни дуб с корнем вырвать.
— Завидуешь?
— Боюсь, — захихикал десятник. — Вдруг ты меня на одну ладошку положишь, а другой прихлопнешь.
— Такого лиха хватили, а ты веселишься.
— Молод ты ещё. А был бы опытнее, знал бы, что веселиться надо при первой же возможности, потому как всё остальное время приходится горевать. Ты хотел чего?
— Дальше как пойдём?
— Дальше? Дальше пойдём быстро, только я одной дорогой, а остальные другой.
— Как это?
— А ты думаешь раз мы сегодня ночью несколько тварей меченых убили, так теперь вразвалку до самой крепости будем шагать? Это они прошлой ночью не знали сколько нас, да каковы мы из себя, а сегодня уж зубы наточат как надо.
— И что делать?
— Вам к Хорони идти и рассказать, что видели и от кого убегали.
— А тебе?
— А мне ворога за собой водить, пока вы убегать будете.
— Я с тобой пойду, — набычился Ждан.
— Ты туда пойдёшь, куда я прикажу, отрок, — Злобыня поднялся с камня и посмотрел на Ждана снизу-вверх. Ростом он едва доставал отроку до середины груди, но оба знали, кому в случае чего лежать на земле в беспамятстве.
Ждан так и не смог уснуть. Спина болела нещадно, голову словно набили гнилой репой вперемешку с раскалёнными углями. Когда прозвучала команда подниматься он встал на негнущихся ногах, чувствуя, как каждая косточка превратилась в раскалённую добела спицу и теперь впивается в тело.