В тот момент, когда она берет мой стакан, наши пальцы соприкасаются, и это производит на меня такой же эффект, как если бы я положил лапу на провод под высоким напряжением.
– По третьему? – спрашивает красавица. – Сегодня мне надо немного взбодриться. Мне было больно.. узнать эту новость.
– Давайте по третьему, моя маленькая. Я нежно улыбаюсь ей. Я знаю, что такие улыбки сделали бы мне карьеру в Голливуде.
– Вас не шокирует, если я буду звать вас Клод?
– Думаю, что нет, – щебечет она и протягивает мне стакан, в который щедро налила виски.
На этот раз я не ограничиваюсь прикосновением к пальцам, а сразу беру ее за лапку.
– А если я вас поцелую, Клод, вы обидитесь?
– Вы ужасный человек, – шепчет малышка, краснея. Лично я совершенно не могу устоять перед краснеющей девушкой.
– Это не ответ...
Она пожимает плечами.
– Если я отвечу «да», вы сочтете меня маленькой потаскушкой, так?
Она не лишена здравого смысла.
– Знаете что, Клод, давайте проведем опыт. Я вас поцелую без вашего согласия. Если вам не понравится, вы влепите мне пощечину, как в бульварных комедиях. Тогда я возьму свою шляпу и отвалю.
Еще не договорив, я встаю, заключаю ее в объятия и одариваю крепким поцелуем, так долго не переводя дыхание, что ловец жемчуга мог бы сдохнуть от зависти.
Она не только не приходит в ярость, но реагирует очень живо: ее ноги обвивают мои, как быстрорастущие лианы дерево.
– Вы моя любовь, – бормочет Клод.
Она чуть отодвигается, чтобы посмотреть на меня. Помада образует вокруг ее губ ореол, как на лубочных картинках.
Ее губы блестят, глаза тоже.
Я думаю, что жизнь полна неожиданностей. Если бы меня мог сейчас видеть шеф, он бы сказал, что я умею сочетать приятное с полезным.
Клод, дрожа, снова придвигается и с таким неистовством прижимается ко мне, что разлепить нас можно только ножом для открывания устриц.
– Ты сводишь меня с ума, – лепечет она.
Мы снова целуемся. Я точно смогу побить рекорд по длительности пребывания под водой.
Позвольте вас просветить: эта киска может внушить игривые мысли даже огородному пугалу.
Мы собираемся завершить этот новый поцелуй единственно возможным образом, но тут неуместный звонок в дверь разделяет нас.
Клод вздрагивает и отодвигается от меня.
– Кто это может быть? – шепчет она. Звонок раздается снова, но в условном ритме. Он исполняет «та-талада-гиди дзинь-дзинь».
– Это подруга, – говорит Клод.
Она вытирает губы платком, приглаживает волосы и выходит из комнаты, послав мне воздушный поцелуй.
Если вы никогда не видели долбанутого малого, смотрите внимательнее. Я так расстроен, что если бы послушался самого себя, то пошел бы крушить все вокруг. Возможно, особа, исполнивша соло на звонке Клод, имеет все мыслимые достоинства, но одного она лишена – чувства, когда приходить уместно, а когда нет.
Слышу, как моя красавица спрашивает через дверь:
– Кто там?
Ответа я не слышу, вернее, слышу слишком громко, как и все остальные жильцы дома.
Гремит автоматная очередь, короткая, но легко узнаваемая. Я-то в общем разбираюсь и непроизвольно прикидываю, что выпущено пуль двенадцать.
Я бросаюсь вперед!
Глава 6
Моя скульпторша лежит на паркете и обливается кровью. Дверь продырявлена, как решето.
Я открываю ее и выскакиваю на лестницу, но, не успев пробежать и половины пролета, слышу, как на улице пулей сорвалась с места машина. Нет смысла нестись как угорелому. Чувак, саданувший из автомата, слишком намного опередил меня.
Поднимаюсь на несколько ступенек и опускаюсь на колени рядом с Клод. Она получила добрых полдюжины маслин: одну в правое плечо, три в грудь, две в левую руку... Она жива, даже не потеряла сознания. Ее глаза полны слез.
– Маленькая моя Клод, – шепчу я. – Подонок! Клянусь, я его достану!
В открытую дверь вижу лица соседей, осторожно высунувшихся на лестничную площадку.
– Вызовите «скорую», быстро! – кричу я им. Я знаю, что больше ничем не могу помочь малышке. Чтобы ее починить – если ремонт вообще возможен, – требуется отличный врач с карманами, набитыми дипломами...
– Сан-Антонио... – бормочет она.
Она хочет мне что-то сказать, и я готов отдать свой выходной костюм, чтобы ее выслушать, но знаю, что малейшее усилие может стать для нее роковым.
– Помолчи, киска моя, мы поговорим позже... Приезжает «скорая». Малышку несут в нее через двойной ряд зевак в пижамах. Когда появляются парни из ближайшего комиссариата, я показываю им мои бумаги и делаю краткое резюме драмы.
– Если узнаете что-то новое, звоните мне в Париж. Я сажусь в свою машину и на полной скорости гоню в сторону славной столицы...
Ночь я заканчиваю в отельчике недалеко от конторы. Встав рано утром, принимаю ледяной душ, потом звоню в версальскую больницу узнать о состоянии Клод.
Дежурный мне говорит, что ей сделали ночью срочную операцию, но состояние ее очень тяжелое и пока нельзя сказать ничего определенного.
Эта новость вызывает у меня грусть, но, в конце концов, пока есть жизнь, есть и надежда. Клод молодая и крепкая и раз не отдала концы сразу, то выкарабкается.
Я одеваюсь и иду перекусить в кафе. Стаканчик кальвадоса, и я снова готов идти в атаку.
Покупаю газеты, чтобы посмотреть, во сколько должны собраться министры четырех великих держав. Встреча назначена на четыре.
Чем бы мне до этого заняться? К шефу я решаю не ходить. Я не в настроении петь ему романсы, глядя на его безупречно белые манжеты... Нет, схожу в Лувр. Имею я право познакомиться с Lонтескье, если мне этого хочется?
Кажется, я не бывал в знаменитом музее с того времени, когда был студентом. Спрашиваю, где зал статуй, и смотритель в галунах отвечает, что в подвале. И вот я прохаживаюсь между Дианами, Венерами, героями, херувимами, античными воинами и разными бородачами.
Дохожу до бюстов и довольно скоро узнаю Монтескье. Встав перед ним, я чувствую себя кретином. Чего я ждал от этого визита? Что Монтескье расскажет мне новый анекдот?
Похлопываю его по щеке.
– Чего-то ты бледноват, – говорю я ему. – И холодный, как собачий нос!
Какой-то тип останавливается и смотрит на меня.
Этот длинный мужик, косящий, как заяц, ошеломленно таращится на меня, потом едва заметно пожимает плечами и уходит.
Конечно, я похож на чокнутого.
Снова смотрю на папашу Монтескье. Я не очень силен в скульптуре, но все-таки понимаю, что это не бог весть какой шедевр. Вообще-то сделан он неплохо, аккуратно, но любитель искусства никогда не захочет иметь дома копию этой штуки... Она может заинтересовать только литератора из-за личности изображенного... Сильно сомневаюсь, что у Вольфа были друзья литераторы. Он был скорее завсегдатаем стадионов. Все это довольно таинственно... Тем более таинственно, что кто-то без колебаний всадил автоматную очередь в дверь Клод, чтобы заткнуть ей рот... Почему с ней сыграли эту злую шутку? Просто потому, что я был у нее и мог узнать, что она сделала копию этого паршивого бюста? Заводя игру в «почему» дальше, быстро подходишь к вопросу: почему для кого-то так опасно, что я узнаю об этой работе? А если оставить игру в «почему», возникает вопрос: как убийца узнал, что я у малышки Ринкс? Потому что следил за ней или, наоборот, он следил за мной?
Если верна вторая гипотеза, это означает, что, несмотря на нашу инсценировку, Анджелино не поверил в «несчастный случай» с Вольфом.
Темно, как в пузырьке с чернилами!
Я снова хлопаю Монтескье, уже сильнее. Это почти пощечина.
– Если бы ты мог говорить, то много чего порассказал, да, старина?
Монтескье начинает действовать мне на нервы. Я строю ему страшную рожу и ухожу