Он опять потирает шершавый подбородок.
– Зачем вы пошли в музей?
– Ждал вас...
– Как это?
– Я догадался, что после происшедшего этой ночью в Версале вы установите за мной слежку. Я хотел войти с вами в контакт, но не знал, где вас найти, и подумал, что, если подойду к оригиналу бюста Монтескье, вы поймете, что я на верном пути, и захотите со мной поговорить...
Анджелино берет колоду карт одной рукой, потом движением пальцев перебрасывает ее в другую. Какая виртуозность! Прямо чемпион карточных манипуляций.
Он снова наливает себе вина, поворачивается к вязальщице и говорит ей:
– Занятный малый, а? Что о нем думаешь, Альда?
Глава 9
Мамаша Альда только этого и ждала, чтобы перестать стучать спицами.
Она поднимает голову и смотрит на меня.
У нее очень специфическая манера смотреть на своих сограждан.
Она пялится на меня, как на японскую гравюру. Когда она закончит осмотр, то сможет сказать, сколько волосков у меня на подбородке, сколько в ушах и в ноздрях.
Наконец она качает головой.
– Чегт! – говорит она. – Об этом чьеловеке трудно что-то сказать. Nйеофе! Может, он честный, может, ойеофе...
Судя по осторожности милой дамы, среди ее предков были нормандцы.
Надо думать, что знающий ее Анджелино истолковывает этот ответ как благоприятный для меня, потому что прищуривает глаза и некоторое время молча тасует карты.
– Дай еще один стакан, Альда, – говорит он, не глядя на меня.
Старая шлюха суетится и наливает мне щедрую порцию кьянти.
Я благодарю ее улыбкой, которая смягчила бы и полк монголов, потом спешу отхлебнуть из стакана. Красное винцо кислое и крепкое. Даже глотатель факелов скривился бы от него, но поскольку я владею искусством притворства, то изображаю мимикой экстаз.
Анджелино смотрит, как я поглощаю его пойло.
– Видите ли, комиссар, – говорит он наконец, – одни люди приносят счастье, другие несчастье. Если бы меня надо было определить в одну из этих категорий, я бы обязательно попал во вторую. Я заметил, что, как по волшебству, любой, кто меня предает, умирает насильственной смертью...
Я улыбаюсь:
– Какого калибра ваша волшебная палочка?
Он пожимает плечами:
– Я не раб привычек. Я храню верность только кьянти и моей жене (и показывает на матрону), а в выборе всего остального – рубашек, револьверов и любовниц – я достаточно эклектичен...
Этот мужик – неординарная личность. За все время работы в Службе я никогда не оказывался рядом с гангстером такого масштаба. Большой босс был прав: Анджелино действительно необыкновенная фигура.
– Мне кажется, мы хорошо поладим, – говорю я.
– Почему бы нет? – шепчет он. – Только огонь и вода никогда не могут поладить... – Он зовет: – Рюти, Мэллокс!
Являются две шестерки. У Заячьего Взгляда недовольный вид. Я понимаю, что это Рюти. Второй – явный америкашка. Естественно, и фамилия у него американская. Он наверняка был зачат от фермера, всю жизнь выращивавшего тыквы; это заметно по его лицу, выразительному, как экран кинотеатра во время отключения электричества. Он жует жвачку, чтобы быть совсем образцовым гангстером, и выглядит как малый, отнесший свои мозги в камеру хранения и забывший шифр.
– Слушайте, мальчики, – говорит Анджелино. – Я договорился с этим человеком. Смотрите на него как на члена команды, ясно?
Жевала согласен. Быть согласным его ремесло. Второй, Рюти, проявляет очень мало восторга. Ему удается такая презрительная гримаса, что даже собачье дерьмо и то бы обиделось.
– Хороший новобранец, – говорит он.
Анджелино резко оборачивается, смотрит своему подручному прямо в глаза, и тот становится серее лондонского неба.
– Что такое? – спрашивает сицилиец.
– А чЕ я сказал? – бормочет Рюти.
– Хватит!
Тут вмешиваюсь я.
– У вас свои правила поведения, – говорю я Анджелино, – у меня тоже. Одно из моих правил гласит, что надо учить типов, которые меня бьют. С вашего позволения я бы хотел объяснить этому придурку, что он зря вел себя со мной, как Наполеон.
Анджелино улыбается. Это любопытное зрелище: его рот остается совершенно неподвижным, глаза наполняются весельем, и вокруг них появляются мелкие морщинки.
– Объясняйте что хотите, только без переломов, – говорит он.
Рюти увял. Смотрит на своего босса и задает себе кучу неразрешимых вопросов. Поскольку я подхожу к нему, он тянется рукой к карману.
Я бросаюсь вперед и ударом головой в грудь прижимаю его к стене. Тут он оставляет мысли о пушке и пытается провести захват на удушение. Такие штуки меня никогда не пугали. Я выскальзываю у него из рук, как кусок мыла, и успокаиваю его ударом коленом по яйцам.
Он издает крик и разевает рот в надежде перевести дыхание. Этой надежде не суждено сбыться. Я влепляю ему в челюсть удар левой и тут же правой, от которых закачался бы и фонарный столб.
Я чувствую движение его зубов и, чтобы проверить достоверность этого ощущения, всаживаю ему великолепный хук в подбородок. На этот раз слышится бульканье, и он меланхолично сплевывает, как нищий, у которого сперли две двадцатифранковые монеты.
Изо рта у него течет струйка крови, которую он вытирает рукавом.
Да, скажу я вам, в парне не осталось никаких воинственных намерений... Я поворачиваюсь к присутствующим. Мамаша Альда невозмутимо вяжет; Мэллокс жует, поглядывая на своего дружка, а что касается Анджелино, он откровенно веселится.
– Вы хорошо деретесь, – оценивает он. – Понял, с кем имеешь дело? – спрашивает итальянец мою жертву. Рюти кивает в знак согласия. Подхожу к Анджелино.
– Можно еще глоточек красненького, патрон? Он наливает мне стакан кьянти. Когда я допил, он поднимается.
– Ладно, – говорит он, – все это очень хорошо, комиссар, но я привык быть здесь самым сильным.
Он встает в боевую стойку.
Немного удивленный, но не желая ударить в грязь лицом, я следую его примеру... Мы смотрим друг на друга из-за кулаков, как боксеры, начинающие поединок. Внезапно я делаю резкий выпад, который он парирует с невероятной быстротой.
Ну и реакция у него!
Делаю обманное движение левой и бью правой. Мой кулак касается только его уха. Уклоняется он тоже первоклассно.
Эта маленькая шутка заставила меня на секунду открыться. Анджелино увидел просвет в моей защите, и, даже не поняв, что со мной случилось, я имею честь получить в левую скулу эквивалент пятиэтажного дома. Мне вдруг кажется, что вместо лица у меня вход в метро. Голова кружится, и я едва осознаю, что он отправляет мне в печень хук, способный проломить танковую броню.
Я отступаю. Мой организм превратился в огромную тошноту. В котелке крутятся созвездия. Я вижу Большую Медведицу вместе с Малой, Южный Крест и Полярную звезду в придачу. Через розоватый туман различаю полдюжины Анджелино, но тут начинает подавать голос мое самолюбие.
«Ты дал себя отметелить, как сопляка», – думаю я. Слышу злорадный смех Рюти, и это подстегивает меня, как удар хлыстом.
Я издаю рев стопоходящего животного и трясу головой. Анджелино остается в одном экземпляре.
Сделав глубокий вдох, я бросаюсь вперед. Если он отскочит в сторону, я влеплюсь в стену, а при такой скорости есть большая вероятность прошибить ее и вылететь на улицу.
Но он не отскакивает, а твердо стоит на месте, готовый меня встретить. Это его ошибка. Он забыл, что парень, весящий девяносто кило, бывает иногда поэффективнее бульдозера. Я врезаюсь в него, как локомотив. Он отлетает вверх тормашками и стукается мордой об угол стола.
Анджелино встает на ноги, но уже немного покачивается. Тогда я влепляю ему хорошую плюху между глаз. Это его добивает. Он падает на задницу, издав странное ржание.