Она смотрела невидящим взглядом в сторону. Там стоял книжный шкаф. Вряд ли он ее интересовал.
– Да. Ты тогда сказал, что тебя ограбили? Это и был тот самый случай? А о том, что случилось на самом деле – ни слова... А ведь я бы могла помочь тебе.
– Ты бы мне даже не поверила.
– Но ведь верю.
Несмотря на хмель, Бирюлев услышал в короткой фразе многое.
Ревнива и мнительна, вспыльчива до истерик, но ведь она не глупа. О чем еще молчала, хотя знала наверняка? О чем только догадывалась?..
Загадочная женская душа.
– Сколько тебе нужно?
– Пятнадцать тысяч.
– О... – она явно не ожидала такой ответ. Но собралась быстро. – Да. Столько денег у отца я попросить не смогу. Он потребует объяснений. А мне и так в любом случае придется ему рассказать про дом...
Ирина задумалась.
– Я скажу ему, что захотела на зиму поехать в Европу. Но мне было неловко беспокоить его своими капризами в такой тяжелый момент. Так что я сама подписала за него все бумаги. Да... Но наличные...
Она замолчала снова.
– А почему бы нам просто не уехать?
Бирюлев и раньше обдумывал этот выход и в результате отбросил. Прятаться вечно? А если его все же найдут – в способностях новых друзей сомневаться не приходилось – то он будет очень жалеть, что не застрелился сегодня.
– Увы, Ириша. Не поможет.
Ирина размышляла.
– Вот что мы сделаем… Это ужасно, но я не вижу другого выхода. По субботам отец часто бывает в правлении до полудня. Я же отправлюсь навестить его после обеда... В общем, Жорж, ты сможешь отделаться от негодяев. Хотя мне и очень жаль, что косвенно поможешь гнусным замыслам Соньки. А потом, некоторое время спустя, мы в самом деле поедем в Европу. В Ниццу.
Неужели Ирина говорила серьезно? Она в самом деле намерена тайком обокрасть собственного отца? Или это лишь сон?
– Золотая моя! Подарок небес... Ты мое счастье, – прежде Бирюлеву еще не доводилось испытывать столь сильной и искренней благодарности.
– Но мы больше никогда – Жорж, никогда, даже через пятьдесят лет, если проживем столько – не станем говорить об этом.
Некрасивая Ирина – с ее квадратным лицом, сухими кудрями, морщинами у глаз и губ – сейчас казалась сошедшим на землю ангелом.
Бирюлев подвинулся к столу и уткнулся лицом в ее грудь, скрытую ночной рубашкой. Жена обняла его, принялась гладить по голове.
– Все будет хорошо, мой маленький. Все наладится... Только никогда не пугай меня так.
И снова ему казалось, будто вернулся в детство.
***
Даже в самый темный час перед рассветом на улицах не пустынно. Странная компания наверняка вызывала любопытство всех, кто рыскал в поисках наживы – или кому не повезло честно трудиться – в ночи.
– Надо подкинуть его в легавку. Пусть сами и разбираются. Черт, да это первый случай, когда легаши точно нужны.
– Поверь, не нужны.
Вспомнив разговор в доме Легкого, Червинский рассмеялся чересчур громко и нервно. Ребенок, закутанный в рванье, вздрогнул. Тяжелый он. Надо признать, бывший сыщик устал его держать. Да и замерзнет, несмотря на все обмотки.
– Ты совсем чокнулся, – взломщик покрутил пальцем у виска на случай, если слова до собеседника не доходили. – Решай уже, куда его денем, и давай разбегаться. Скоро утро.
– Нужно отвести его домой. Я покажу снимки и все расскажу. И вот вместе с его родителями мы, может, и обратимся в полицию...
– Ты опять за свое. Вот кретин. Как ты объяснишь, откуда он у тебя? Что ты делал ночью в гребаном сарае головы?
Червинский даже не оскорбился. Слова ночного спутника вполне разумны – а вот за собой он способности здраво мыслить не наблюдал.
– Пожалуй, да. Я все расскажу. Но тебя со мной не было. Я тебя и не помню...
– Тьфу... Вот же меня угораздило...
– Возьми в моем кармане деньги, Федор. Спасибо. Ты мне очень помог.
Уговаривать взломщика не пришлось. И дальнейшую помощь он не предложил, хотя Червинский на нее – пусть и слабо – надеялся.
К счастью, ребенок немного пришел в себя. Он заплакал и стал проситься к маме.