– Как тебя зовут?
– Сережа...
– А фамилия?
– Миронов...
Тот самый последний пропавший, о котором писала газета.
– А где твоя мама живет, знаешь?
– Знаю...
Мальчишка назвал адрес. Чудовищно далеко. Кое-какая мелочь в карманах оставалась, но на извозчика Червинский не особо рассчитывал. В этот час они дежурили у питейных заведений, развозя захмелевших гостей – либо щедрых в пьяной любви к миру, либо уснувших мертвецким сном и не следивших за кошельками.
Пошли пешком. Ребенок дрожал и хныкал. Жаловался, что замерз и устал. Говорил, что ему больно. Червинский утешал его, как мог.
К дому подбрели, когда уже светало.
Руки были заняты – Червинский принялся пинать дверь. Открывать не спешили.
– Да поспешите же! – заорал бывший сыщик. Каждая секунда казалась вечностью. Пальцы совсем затекли.
Наконец, на крыльцо вышла разбуженная прислуга.
– Что такое?
– Ваш ребенок? Возьмите и позовите его мать!
Она охнула, прижала руки к груди, быстро соединив их крест-накрест. Потом накрыла ими рот. Затем отняла и заголосила. И только потом, наконец, забрала мальчика.
– Сереженька!
Сзади послышался топот. Еще две женские растрепанные головы.
– Сыночек!
Червинский без приглашения прошел за ними в дом. На глаза тоже навернулись заразные слезы. Нет, на сей раз не по своей дочери – по чужому счастью. Стирая их, бывший сыщик закурил папиросу в кресле темной гостиной.
Странное состояние. Вдруг исчезли все мысли, замолчали все голоса. Он сидел очень долго, сам того не осознавая. Темноту за окном совсем рассеяла светлая серость, когда о нем наконец вспомнили.
Взъерошенная, опухшая от слез, молодая дама в халате наизнанку, наспех накинутом на ночную рубашку, смеялась, как сумасшедшая.
– Как же мне вас благодарить, сударь? Я потеряла надежду увидеть сына. Даже мертвого. Его ведь не нашли на том жутком участке... а он... живой! Вечно буду за вас молиться...
Показывать ли ей фотографии?
– Сударыня, мне нужно рассказать вам, где я его нашел. Думаю, вместе с вами и другими родителями мы сможем добиться справедливости...
Она отмахнулась.
– Да... Я читала, что мерзавец под стражей.
– Это сделал не он. Не Сиротин.
Дама нахмурилась.
– Как?..
– Я нашел Сергея в отдельном флигеле господина Одинцова. Его особняк соседний с тем самым участком, на котором нашли тела.
– Он что, смог проникнуть на участок самого головы?..
– Нет. Это не Сиротин.
– Я не понимаю, что вы мне говорите...
– После того, как я обойду остальных родителей, нам нужно будет сделать заявление. Мы расскажем о том, где нашли ребенка, я отдам фотографии. Вам потребуется показать его полицейскому доктору...
– Что? О, нет. Нет-нет. Я ничего не хочу. Мой мальчик дома. Его осмотрит наш семейный врач. И я верю, что Сиротина накажут. А показывать Сережу кому-то чужому... Я вообще не хочу огласки. Ее и без того слишком много. Теперь мне нужно подумать о будущем моего сына... Простите, сударь. Мне нужно вернуться к нему.
Дама прижала руки к груди, словно в молитве. Она ни слова не поняла из сумбурной речи Червинского.
Просто сейчас совсем неподходящий момент. К Мироновой – и единственной уцелевшей жертве! – можно будет вернуться потом, когда эмоции в доме улягутся. А пока следует навестить остальных родителей. Как раз наступило утро.
***
Утро. Свет проник сквозь щели в досках заколоченного окна. Спросонья Соня не сообразила, что ее разбудило. Снова закрыла глаза и повернулась на другой бок. До чего все болело... Ныли ребра, саднило ободранную кожу, драло в животе... Но последнее напомнило и о хорошем. Проблема Сони вчера решилась сама собой после того, как Алекс ее избил.
На днях, когда ее начало тошнить, он сказал, что в воскресенье кто-нибудь из людей отведет ее к лекарке, которая делает шлюхам аборты. Якобы, одного Немого в доме – и то слишком много. Соня тоже не хотела ребенка, отцом которого был один из головорезов, но даже неизвестно, кто именно. Однако визит к лекарке отчего-то очень страшил. Несомненно, в будущем к ней придется наведаться, и не раз – как и всем местным девкам. Но не сейчас, не сейчас...