Сначала она успокаивала себя, говоря, что в подобном просто нет смысла, но потом поняла, что и тут ошибается. К сожалению, ему не всегда и не для всего требовались причины.
А еще Соне не хотелось умирать. И тут никакой уверенности, что Алекс не передумает, не было.
Придерживаясь рукой за ноющий бок, Соня маленькими шагами спустилась по лестнице. В большой комнате Зуб рассказывал о какой-то новой расправе приезжим из леса. Алекс тоже сидел с ними, подперев голову рукой. Все пьяны, разумеется. Еще не ложились. Устали, значит. Вряд ли сейчас им будет дело до Сони.
– Будет знать, сука, как спорить с Безымянными, – сказал Алекс в ответ на какую-то реплику.
В кухне Соня нашла почти целый пирог. Ножа под рукой не оказалось, так что она просто разорвала его напополам. Один кусок дала Немому, второй себе положила. Налила воды из бочки в кружку, села за стол.
Ребенок вовсю чавкал, отрывая зубами большие куски. Ее мать... Нет, не мать, просто женщина, которая когда-то родила Соню, но легко забыла о ней, когда помнить стало слишком неприятно... Так вот, она бы лишилась чувств, увидев, как ест Немой.
– Ну, чем мы с тобой займемся? – Соня тоже откусила кусок. Черствый – и при том недопеченный.
А ведь и она теперь тоже безымянная. Когда родные отреклись, то отняли заодно и имя, данное при рождении. Оно больше ничего не значило.
Одни только бусы теперь и напоминали о невероятно далеком прошлом.
– Будешь слушать про то, как Красная Шапочка попала в плен к охотникам? А потом я сварю обед.
Немой, не прекращая жевать, быстро закивал.
Она теперь просто Царевна.
***
– Не понимаю, о чем вы. Сиротин задержан, – зло сказал приказчик.
На него Червинский особо и не рассчитывал. Этот человек с самого начала был крайне ему неприятен, и с каждой минутой отношения с ним совсем не теплели.
– Прошу вас, взгляните на снимки.
Приказчик посмотрел и тут же брезгливо сморщился.
– Что вы мне показываете?!
– Они сделаны сыном господина Одинцова в отдельном флигеле, прямо во дворе дома. В нем и находится подвал, где преступник – Владимир Одинцов – держал детей. В том числе, вашего сына и мою дочь. И ребенка вдовы Мироновой, которого мы нашли там живым.
– Да вы, верно, бредите? – фальшиво-заботливо спросил приказчик, всматриваясь в лицо гостя. И через минуту добавил: – Простите, господин Червинский, но мне больше не о чем с вами говорить. И мой вам совет – обратитесь к доктору. А меня и мою семью больше не беспокойте, иначе мне, в самом деле, придется снова пойти в полицию.
Ну, по крайней мере, совесть чиста. Он услышал правду – а уж как ей распорядится, его личное дело... Так утешал себя бывший сыщик по дороге в приют.
– На вас лица нет. Что-то произошло? – поинтересовалась Ева по пути в свой кабинет.
Когда он пришел, она отчитывала воспитанников во дворе. Те, кажется, что-то сломали или разбили во время драки.
На сей раз Червинский не сразу смог собраться с духом, чтобы снова пересказать всю историю. Для начала попросил стакан воды. Выпил залпом, закурил папиросу. Присоединилась и Ева, стряхивая пепел в блюдце из-под цветочного горшка и молчаливо изучая гостя колючими глазами – иголками.
Странная, уже далеко не юная и весьма грубоватая дама. Но что толку отрицать? Она привлекала Червинского – и даже в тех печальных обстоятельствах, при которых состоялось их знакомство.
– Сегодня ночью я влез во флигель головы Одинцова.
Она кивнула, как будто в событии не было ничего примечательного.
– Внутри – фотолаборатория его старшего сына Владимира и довольно большой подвал. Во флигеле я нашел вот эти снимки, – Червинский достал из кармана фотографии и положил на стол. Ева принялась перебирать их. – А в подвале младший Одинцов держал на цепи, пытал и насиловал детей. Я нашел там живого сына Мироновой.