Марья заботливо укрыла покрывалом. Потом сменила повязку – вот тут пришлось вспомнить, что все не так уж и славно. Но затем – а почему было не сделать этого раньше? – она дала Макару свое чудное зелье, и скоро боль стихла.
Марья же обошла и остальных своих недужных – двух девок, больных гнусными болезнями, порезанного да хворого животом. Всех утешала, будто младенцев.
– Ничего, будете, как новенькие.
Макар задремал. Проснулся, когда настал вечер.
Порезанный на своей койке играл с шалавами в карты. Пятый хворый спал. Изредка стонал во сне.
Макар привстал. Голова закружилась. И сразу виденный сон вспомнился. Тревожный.
Он видел Петьку. Протянул к нему руки, позвал. Но тот убежал – как и в жизни бывало, не слушался он отца – и Макар так и не смог отыскать его.
– Что, Тощий? Здоров? – спросил порезанный. Заметил, как Макар копошится.
– Ага... – вроде, знакомое лицо, а как звали – забыл.
– Ну, ползи к нам. Сыграем.
Всего несколько шагов, а вышли сложными. Тошнило, голова кружилась. Добравшись, Макар упал на чужую койку, прижался спиной к стене. Девки захихикали. У одной из них морда вся язвами покрыта. Такими же, как он и у себя видел.
Стали играть. Ставили на вынос горшков на улицу. Да и то на будущее. Пока что только одна из девок чувствовала себя так здорово, чтобы такие прогулки делать.
Смеялись.
Тут было очень спокойно.
Потом и Марья зашла. Снова бегло всех осмотрела да зельями, кого надо, напичкала. Шалаве одной и укол поставила.
– Эх, Нюшка ... Боюсь, не смогу я помочь ни тебе, ни Макарке, – вздохнула лекарка. Тихо сказала, но Макар услышал. И стало не по себе как-то.
Потом ужин был. Его помощник Марьин принес, горбатый.
Пресная каша. Невкусно, но пузо набить – сойдет.
– Выпить бы, – взгрустнулось порезанному.
– И не думай, – отказала лекарка. – Тут у меня сухой закон.
– А сама-то квасишь. Я все видел.
– Ну, так я-то и не хворая, а?
– А как ты вообще тут оказалась, Марья? – Макар сам не знал, зачем вдруг спросил.
На ответ, ясно, не рассчитывал. Но она, опершись широкой спиной о стену, немного подумала и заговорила:
– Ну, была я молодая когда-то. Наверху жила, в семье учителя. Отец меня да сестру на женские курсы в госпиталь и отправил. Считал, что все людям помогать должны – не только сыновья, которых ему бог не дал, но и дочери.
– Так ты что, выходит, взаправду лекарка? Настоящая? – поразился недужный пузом. Наконец продрал глаза со сна и слушал со всеми.
– Ну так... У меня и бумага была. Так вам про госпиталь или про овраг говорить?
– Про больницу! – потребовал Пузо.
– Про овраг, – просили остальные, включая Макара.
– Ну вот... Гуляли мы как-то раз с сестрой в сквере да познакомились с офицерами. И приключилась со мной история.
– Любовь, поди, большая? – захохотала шлюха Нюшка – та, что в язвах.
– А то! Такая же, как и у всех здешних девок. Ну что... Узнал отец, да и выгнал из дома. Враз забыл о том, что людям помогать должно, – улыбнулась Марья.
Зубы у нее мелкие, широко расставленные. Но улыбка все равно милая. Смотреть приятно.
– Ну, а куда еще идти-то? Вот сюда и пришла. Делать-то кое-чего умела, вот первым делом младенца своего и потравила. А жить на что? Попросилась я с девочками работать. Там и жила. Ну и вот… Помогла по дружбе одной, потом другой, третьей... Как прознали про мои умения – стали бегать и бегать, уже все с разными бедами да хворями. Работать некогда стало, да и клиентам я не особо гляделась, так что одноглазый меня и попер.
– Сучий ублюдок, – зло отозвалась Нюшка.
– Так к лучшему же. Сперва девочки нашли мне лачугу, а потом и Легкий стал помогать. Так что устроилась я да живу, в ус не дую, – снова рассмеялась Марья. – На бедах чужих наживаюсь.
– Да ладно... Ты это брось. Загнулись бы все тут, кабы не ты, – заметил вошедший горбатый.
– Так прямо и все...
– А я тоже хочу у тебя остаться, – сказал Макар. – Зачем я Алексу теперь? Я ж калека.
Марья вдруг помрачнела.
– Ну, это уж не мое дело совсем... Алекс много мне дал за тебя, Макарка. Велел лечить. И я уж постараюсь тебя на ноги поставить. Все, что могу, сделаю. А больше так даже не говори. Ваши люди мою халупку уж не раз и за меньшее громили. Прямо чуть не до основания. А так и вовсе спалят за одни такие слова... Так что поправишься – и домой.