Бирюлев на миг забыл и о страхе, и о боли.
– Но ты ведь…
– Сам виноват. Не надо было крутить. А тут тебе теперь и Легкий не поможет.
Рыжий вернулся с клещами. Алекс сунул их в огонь.
– Не уходи. Подержишь.
– Не надо! – выкрикнул Бирюлев.
– Открывай-ка ему пасть.
Рыжий подошел сзади и ловко прижал к себе голову Бирюлева, умело нажимая железными пальцами на челюсти.
– Крепче держи.
От боли Бирюлев едва не лишился сознания. Он закричал, а потом непроизвольно заплакал.
Наконец, его отпустили, и он зажал руками окровавленный рот.
– Принеси тряпки, – приказал Алекс Соньке, отряхиваясь.
Обрывок достался и Бирюлеву. Он засунул его в рот и замер. Все плыло перед глазами.
Алекс отошел, но вскоре вернулся, показал стакан:
– А вот и твой зуб. Видишь – плавает в водке. Все, хватит валяться. Вставай.
Но Бирюлев, казалось, не мог и шевельнуться.
– Сегодня ты мне больше не нужен. Но далеко не уходи. Скоро можешь понадобиться.
– Как бы вообще в бега не подался, – сказал подошедший седой. – Со страху-то.
– Ну, тогда продолжим забавы, – с ухмылкой ответил Алекс, разглядывая на свет розоватую жидкость в стакане. – Такие вот, как сегодня. И с ним, и с его уродливой бабой…
Ловушка давно захлопнулась, и выхода из нее не было.
***
По случаю воскресенья утром все по домам, уютно сопят в постелях. Даже в теплых храмах на службах сегодня, надо думать, немноголюдно. Уж очень неприветливо на улице. Хлопьями повалил снег – влажный, тяжелый.
– Будь оно неладно! – шепотом, но отчетливо ругался извозчик. Он делал вид, что гневается на кобылу да погоду. Однако Червинский понимал, что морщинистый мужик в высокой шапке сетует на пассажира да свою алчность.
Вряд ли прежде он получал за свои услуги целый полтинник – вот и не устоял, а теперь уже пожалел: живым да целым вернуться захотелось пуще, чем карман свой набить. Только поздно – барину теперь не откажешь.
Червинский плотнее кутался в ворот пальто.
Вдруг из подворотни выскочила черная, худая шавка. Резко бросилась наперерез кобыле.
– Тпру! Бешеная, что ль? Тьфу, худой знак, – сплюнул мужик.
И пусть. Даже если что-то пойдет не так, хуже, чем есть, не станет.
Повозка съехала в овраг.
– Так куда едем-то, барин? – шмыгая носом и утирая его рукавицей, спросил извозчик. – Овраг большой.
Бывший сыщик пожал плечами. Он не догадался расспросить Макара.
– Мне нужно найти дом Алексея Безымянного, – сказал, наконец. – Знаешь, где это?
– Ээ… Вот как. Так сразу бы и сказал. Ну, сам я тут давно не был. Но не сыскать его, поди, сложно.
Свернули куда-то в узкий проулок – там лошадь остановили местные, перехватили уздечку.
– Оставь! К Безымянным еду!
Их пропустили. Вскоре выехали на улицу.
– Эх, и как я назад-то двину? Угораздило же, господи спаси…
Минут через десять подъехали к мрачному деревянному дому. К изгороди привязаны лошади, под навесом – тот самый автомобиль, с шофером которого Червинский не так давно сталкивался.
Он расплатился. Извозчик вздохнул с явным облегчением. Подозревал, видимо, что заедет в самое пекло – и так ни с чем и останется.
Но не успел Червинский сделать и шагу к двери, как из-под навеса – теперь ясно, там пряталась конура – вылетел с утробным рычанием мохнатый серый зверь. Вторая собака за утро хотела помешать планам.
К счастью, его удерживала цепь. Ощерившись, он греб мощными лапами свежий снег, но дотянуться до жертвы не мог.
Червинский обошел пса и открыл дверь. Запахло деревом. Знакомый запах, который с некоторых пор вселял тревогу.
Коридор крохотный – не больше двух шагов в длину и того меньше – в ширину. Справа – дверной проем. Но больше он не успел оглядеться: оттуда выскочила барышня, едва не влетев в Червинского. Приятная с виду, несмотря на синяки по всему лицу и открытым рукам.