– Принес поесть? – спросила с порога. – Весь день жду тебя – думала, умру от голода.
В прошлый раз Макар ее и не рассмотрел толком – спешил. Отметил только, что невысокая да грудастая.
Ну, зато вот сейчас смотрел.
Молодая, года двадцать три. Глаза широко расставлены, нос курносый и темные волосы мелким бесом. Одета непривычно и некрасиво: закрытая белая блузка со стоячим воротом, прямая синяя юбка.
– Нет. А что, дома совсем ничего не осталось?
– Мука и соль.
Макар, не разуваясь, прошел в кухню, открыл материн ларь. Там она держала пряники, но они исчезли.
– Были черствые. Но я съела.
– Ну, значит, не голодная, – наверно, все же местная, раз по чужим сундукам так запросто шарит. – Или муку, вон, ешь.
– Очень смешно!
Макар уселся за стол, достал папиросы.
– Есть еще водка. Там, в шкафу. Или тоже выпила?
– Я такое не пью!
Он рассмеялся.
– А звать-то тебя хоть как?
– Татьяна Васильевна. А можно я у тебя тут еще побуду? А? Ну, пожалуйста? – она вдруг резко изменила тон на молящий.
– Что, наделала что-то – и возвращаться теперь боишься?
Она кивнула.
– Но о подробностях не спрашивай: не скажу.
– Да я и не собирался. Ну ладно, побудь пока. Здесь я почти не бываю… А матери сейчас нет. Как вернется – придется уйти. Спи на ее кровати. А я – Макар.
– Ох, спасибо, спасибо большое! – Танька прижала руки к большой груди. – Сказала бы, что буду за тебя молиться, но не могу.
– И что ж так? – ну, ничего кроме неблагодарности, от баб и не встретишь.
– Я неверующая. По-научному – атеистка. Безбожница, значит, – с непонятной гордостью сообщила девка.
– Ну, так я тоже… Это. То, что ты сказала, – пожал плечами Макар. Эка невидаль. – Ладно, я спать. Придумай уж сама, чем заняться.
Надо будет занести ей гостинец со стола Безымянных.
***
Царевна – это хорошо: вряд ли кто-то не вовремя выйдет на двор...
С другой стороны– девка, хоть и занимает, но точно не отвлечет от дел. А они такие, что завтра нужно ехать в трактир у лесного лагеря, к тем, кто следит за дорогой.
На телеге – это очень вряд ли. Верхом? Незачем, когда есть карета.
Сложная штука, признаться. Но, если задаться целью и, прикинувшись шофером, обойти наверху умельцев, которые чинят такие повозки, то можно понять, что тут к чему. Вот эта штука, с виду – как лента, соединяется с педалью. Если ее надрезать, но не до конца, она порвется в дороге – и все будет выглядеть случайностью.
3
3 Ни унылый дождь, ни порывистый ветер не смогли помешать Ольге взять дочерей и отправиться на церковную службу. И прислуга с ними ушла – за маленькую госпожу помолиться.
Червинский остался. Для молитв настроения не было.
Только в пустом доме сидеть без дела – сущая пытка. Что только в голову не приходит.
Выдержал недолго. Собрался, вышел на улицу. Опять – в который раз – прошел по дороге, которой дочери следовало вернуться домой.
Недалеко от гимназии бегала свора бродячих собак. И как он прежде не замечал такую опасность?
Червинский уже знал каждую кочку и ветку, каждое дерево и булыжник прилегающей мостовой, но рассмотрел их снова. Повторно заглянул и в лавки, что встречались по пути. Постучался в дома. Спрашивал даже прохожих – любую живую душу.
Никто не видел Лизу.
Червинский решил наведаться в участок.
По воскресеньям тот и прежде работал лишь на словах. Единственный полицейский – дежурный – мучился зверским похмельем, и, похоже, так и не понял, что хотел от него посетитель. Те «постояльцы», что ждали здесь своей участи за кражи да избиения, сейчас могли бы легко выбраться. Если бы кто-то, пришедший с улицы, совсем немного помог им.
Когда бывший сыщик снова оказался снаружи, под царапающим сырым ветром, его посетила мысль – нелепая и явно скверная. Он вспомнил газетчика.
С тех пор, как Бирюлев показал городу двуличного полицейского, его карьера пошла в гору. Впрочем, Червинский зла не держал: и сам на его месте не поступил бы иначе.
Да… Бирюлев, несомненно, знал все, что происходило в округе. И если вдруг чьи-то дети, несмотря на отрицания Свиридова, все-таки пропадали, об этом ему бы тоже стало известно.
А еще он мог, если бы захотел, написать одну из своих броских заметок и тем самым привлечь внимание полиции к дочери Червинского. Иначе, если полностью довериться бывшим коллегам, как бы не оказалось, что Лиза просто исчезла, как будто ее никогда и не было.