Тот кивнул и рванул во двор, не дожидаясь конца разговора.
Впрочем, гость уже тоже спешил откланяться.
– Да, и передай Алексею, что Легкий – не мелочная баба, – слова предназначались своему, не чужому.
Ушли – оба, один за другим. Вышел и Сенька. Красный особняк на самом дне оврага обезлюдел.
Легкий взглянул на настольные часы – слон в короне, подарок из Маньчжурии – и принялся просматривать стопку писем с гербовой печатью. Он хорошо помнил каждое, едва ли не наизусть – но повторение придавало надежд и уверенности.
Скоро должен прийти очередной посетитель. Легкий его ждал.
Нет, налет на правление железной дороги – все же неплохо. Правильно, что согласился. Денег принесет немало – а они сейчас придутся очень кстати. Но только для того, чтобы начать играть по-крупному. Время настало.
***
Лиза брела через сквер мимо остова давно сгоревшего здания. Остановилась, посмотрела, как пожилой господин сыплет голубям хлебные крошки.
Занятия давно закончились. Нюша, домашняя прислуга, не дождалась: забрала младшую сестру-приготовишку и ушла. Та, злыдня, наверняка уже рассказала все дома: и про то, что Лизу после уроков оставили, и про то, как она новую форму испортила. Мамочка теперь со свету из-за нее сживет. Она каждый день папу попрекает, что денег нет. А на платье пришлось потратиться.
Хорошо, хоть переодеться дали. Какое-то тряпье взамен.
И, конечно, сестра уж точно наябедничала, что классная дама просит родителей в гимназии появиться. Небывалый позор.
Ох, как домой идти страшно.
Лиза вышла из сквера на широкую центральную улицу. Приблизилась к кромке большой жирной лужи, стекавшей на мостовую. Заглянула в нее.
– Ненавижу! – сообщила вслух, но не грязной воде и даже не собственному тусклому отражению. Скорее – дню, который так не заладился, да противной хвастливой Надюше.
– А мне на именины папочка купил вот такую куклу – с меня ростом. Аж за триста рублей, – в очередной раз хвалилась она.
– Таких не бывает, – усомнилась Лиза.
Они с мамочкой и сестренками часто бродили по лавкам. Пока мама высматривала, где подешевле, Лиза с тоской заглядывалась на прекрасных фарфоровых барышень. Да, они были дороги, но ни одна даже близко не стоила столько.
– Да что ты понимаешь! Завидно, да? Тебе-то такую никогда не подарят, – возмутилась Надюша и тут же принялась обзываться. – Каторжанка! Бе-бе! А твой папа – убийца! Все так говорят. Мой папа сказал: «дал взятку и не пошел на каторгу».
– А что такое взятка? – спросила Любаша.
– Не знаю. Но это плохо. Почти как убийство, – объяснила Надюша, и снова вернулась к Лизе. – Каторжанка! Таким, как ты, место в овраге!
Вот они и подрались. Разбили настольную чернильницу – и Лиза вся перемазалась.
Ее сначала долго ругала воспитательница, потом и Марья Алексеевна – классная дама. А потом и сама директриса присоединилась.
Все стыдили и стыдили. И тоже, небось, пакости про папу думали.
Нет, домой точно идти невозможно.
Куда бы податься?
***
Бирюлев, молодой редактор не слишком крупной газеты, известный нетерпимостью к продажным чинам полиции, глубоко ушел в свои мысли. За обедом он лишь изредка делал пару глотков из высокого бокала и совсем ничего не ел.
Две барышни из благотворительного общества, приглашенные хозяйкой дома, не сводили с него глаз. Русые волнистые волосы, разделенные на пробор, бледное лицо с щегольски закрученными усами, полуприкрытые веки – вот он, настоящий «le héros romantique».
– Удивительно! Георгий Сергеевич ведь еще так молод, – в ответ на неразборчивую реплику полушепотом восхитилась первая.
– Да, но он успел превосходно зарекомендоваться. Как я слышала, прежний редактор скверно отзывался в газете о чиновных санах. Его оштрафовали – кажется, на пятьсот рублей, и после этого он сразу же и ушел. Верное решение в его положении, не находите? Так господин Бирюлев и получил место, – всезнающим тоном вполголоса объяснила вторая.
– Как удачно. Тем более, что прежде, говорят, он находился в весьма затруднительном положении...
– Так и было. К счастью, покойный отец оставил ему солидное наследство в каком-то банке то ли в Азии, то ли в Африке...
Бирюлев слышал каждое слово, но не подавал виду. Такие разговоры велись каждый раз при его появлении. Чем меньше он в них участвовал – тем смелее делались предположения на его счет, и тем сильнее они играли на руку репутации.