Выпили еще. Уже тошнило.
– Спрашивай, – несмотря на хмель, хозяин не терял нить беседы. А вот гость не мог похвастаться тем же.
– Помнишь, был такой сыщик – Червинский?
– Ага. Мой Тощий за ним приглядывал.
– Недавно он попросил меня о помощи.
– Да? А на что он тебе? Наверху последнее на дурь просаживает, – этого Бирюлев не знал. –Хотя, если про запас, то сгодится. На него можно что-то переложить, когда понадобится. Значит, хочешь, чтобы он был тебе должен.
Все тоже самое сказали и у Легкого.
– А от меня тебе что надо?
– Его дочь исчезла.
– И что? – Алекс ковырялся в зубах. – Думаешь, у меня? Да на черта она мне? Взять с него нечего, а с мелочью вообще возни дофигища.
– Я подумал, что, может быть, ты знаешь...
– Здесь ее точно нет. Ищи наверху.
Выходит, Бирюлев пострадал напрасно.
– Спасибо, Алексей. Наверное, мне не стоит больше тебя задерживать.
– Посиди, выпей со мной, – приказал Алекс.
Гость непроизвольно громко вздохнул.
– Слышал что про то, как в голову стреляли?
Имел ли Бирюлев право озвучивать, что говорилось у Легкого? Вряд ли. Но дешевая водка, боль ушибов и нервозность сделали свое дело – он слово в слово повторил все, что слышал.
– Любопытно... И кто же все это принес?
– Соловей.
Дверь открылась – в помещение буквально ворвался Тощий.
– Где ты, мать твою, был? – спокойно спросил хозяин.
– Так это... За ним наверх ходил, – он показал пальцем на Бирюлева. – Вот, не нашел. А он тут.
Макарка шумно упал на стул, дыша ртом и утирая со лба пот.
– Письмо будешь писать. Бери бумагу и… что там еще надо.
– А где?
Алекс подчеркнуто закрыл лицо разбитой рукой.
– А... Ну да, Верка же оставляла.
Тощий встал, принялся рыскать в перекошенном шкафу, от которого по углам отставали длинные щепы.
– Нету!
Хозяин и в него метко запустил тарелкой. Поднялся.
– Приходи завтра, заберешь, – сообщил Бирюлеву.
Это явно значило, что он свободен.
Поклонившись по привычке – и коря себя за нее – редактор поспешил на улицу. Из открытого окна, совсем как ночью, послышались звон и грохот.
Бирюлев закурил и кое-как забрался в машину. От дешевой водки голова стала совсем дурная.
Эх, надо было хотя бы спросить, как там Соня.
***
День бумажонок какой-то. И писарь, и почтальон.
По-хорошему надо было засветло съездить в лес. Но нет. Оказалось, что главное – письмо, за которым газетчик вернется лишь завтра, а в лес можно и ночью.
Макар, конечно, нашел и бумагу, и карандаш, и теперь старательно, сморщившись от натуги, выводил корявые квадратные буквы.
Алекс же продолжал допытываться у молодых – а не присвоили ли они часом лишнюю копейку лавочников.
Со вчерашнего дня, как он вернулся из лагеря злее самого сатаны, творилось невесть что. Даже Колесу перепало – поцапались знатно. Что уж об остальных говорить? Тут в ход пошли и кнут, и кочерга. Досталось и Макару – в нос да по зубам. Но это мелочи.
Переждать бы, сильно не отсвечивая. Но не тут-то было. Уж про Макара-то хозяин не забывал.
– Проверю. Пошли вон.
Алекс вернулся за стол. За ночь и утро перебил все стаканы и рюмки, и теперь пил из горла.
Пьян в дрова и не в духе – вот уж удача-то.
Но при этом твердо намерен тащиться в лес.
– Ну, что у тебя?
Макар показал. Он уже справился с половиной письма: «Твоя дочь стоит 10 000».
Надо было написать «внучка», но он задумался и ошибся. Ну, они, наверно, и так поймут, о ком речь. Не переписывать же снова?
Осталось добавить «Оставь в лесу у старой Авдотьи – и она вернется».